А.Хекмайер, Л.Фьёрг, Ф.Каспарек, Г. Харрер

Лето 1938 началось достаточно печально, гибелью двух молодых итальянских альпинистов, Бартоло Сандри и Марио Менти. Они работали на фабрике шерсти в Валдано, в провинции Виченца. В юном возрасте - 23 года - оба стали почетными членами Итальянского альпинистского клуба. Особенно был известен Сандри, необычайно одаренный скалолаз, который совершил множество серьезнейших восхождений высшей 6-ой категории сложности, включая несколько первовосхождений.

Правда, у них не было почти никакого опыта передвижения по ледовым маршрутам в Альпах. Как все настоящие альпинисты, они прибыли в Альпиглен и Кляйне Шайдегг тихо, без помпы, почти тайно. Вначале изучили Стену, для разведки прошли начало маршрута и снова спустились. Они решили, что прямой путь, по которому три года назад пытались совершить восхождение на Айгер Макс Зедлмайер и Карл Мерингер, был проще, чем тот, который открыл Андреас Хинтерштойссер. Но он, отнюдь, не был безопаснее. Дело в том, что Стена еще не достигла состояния, наиболее подходящего для восхождений.

Вид на Айгер, Мёнх, Юнгфрау с Мэнлихена. Бернские Альпы

Тем не менее, Бартоло и Марио отправились в путь ранним утром 21-ого июня. Они смогли подняться выше, чем прошли Зедлмайер и Хинтерштойсер за первый день. Храбрость и энтузиазм друзей возросли, как и их стремление одержать победу. Итальянцы были нетерпеливы и просто не могли заставить себя ждать. А природа в это время следовала своим собственным законам, не учитывая храбрости, энтузиазма и амбиций. Поздно вечером началась одна из печально известных гроз Айгера …

Айгер, Мёнх, Юнгфрау

На следующий же день поисковый патруль Гриндельвальдских гидов во главе с Фрицем Штойри, находят Сандри мертвым на снегу у подножья Стены. Тело Менти с огромным трудом было поднято из глубокой трещины в леднике только несколькими днями позже.

Спасработы

Мемориальная табличка Б.Сандри и М.Менти

Это было скверное начало попыток восхождения на Айгер летом 1938, но очередная трагедия не могла остановить развития событий, которые должны были произойти. Память об успешном возвращении с маршрута Ребича и Фёрга, которое явилось поворотным моментом в сознании альпинистов, была все еще ярка. Но это было уроком, после которого все поняли, что невозможно застать Стену врасплох. Veni, vidi, vici (Пришел, увидел, победил) не проходит на Айгере. Необходимо иметь бесконечное терпение и уметь долго ждать… в течение многих дней, возможно, даже недель.

Айгер. Фото billyc

Тем временем, Фриц Каспарек нетерпеливо ждал моего приезда. Этот великий альпинист из Вены, искрящийся жизнью, благословленный оптимизмом, который ничто не могло разрушить, уже был в Гриндельвальде какое-то время, катался на лыжах в районе Бернского Оберленда, не переставая наблюдать за могущественной Стеной Айгера. Хотя, пока, особенно не за чем было наблюдать, кроме непрерывных лавин, достаточно серьезных, чтобы пресечь в корне даже саму мысль о попытке.

Схема Северной стены Айгера

Все равно, Фриц бы очень хотел, чтобы с ним был сейчас его партнер по серьезному восхождению, которое они планировали сделать вместе; ведь никогда не знаешь, что, может случиться, при смене планов. Зэпп Бруннхубер (Sepp Brunnhuber), с которым Фриц совершил первое зимнее восхождение на Северную Стену Grosse Zinne еще в феврале – в какой-то степени тренировочное восхождение для проекта Айгера - все еще не мог подъехать. Я обещал Фрицу приехать в Гриндельвальд к 10 июля; но в глубине души у него были причины, чтобы сомневаться в обещаниях студента.

Генрих Харрер и Фриц Каспарек

Вообще-то я уже не был студентом к тому времени, когда я добрался в Гриндельвальд. Мои преподаватели в Университете Граца были изумлены скоростью, с которой я внезапно сдал все выпускные экзамены. Мне не удалось бы объяснить им, что мне надо избавиться от учебы прежде, чем я поднимусь на Северную Стену Айгера.

Они, конечно бы покачали головами, и - не без осуждения - напомнили бы мне, о том, что вполне возможно проделать это восхождение и не имея высшего образование. Я никому не сказал о нашем плане, ни сокурсникам, ни друзьям-спортсменам и альпинистам. Единственный человек, которого я посвятил в тайну, была мудрая, практичная и мужественная женщина, моя будущая теща фрау Эльза Вегенер. В 1930 ее муж, профессор Альфред Вегенер, отдал свою жизнь ради жизни спутников в бескрайних льдах Острова Гренландия, когда он погиб в снежной буре; таким образом, у нее, возможно, были достаточные основания, чтобы быть категорически против планов, в которых рискуешь жизнью. Она, однако, не произнесла ни слова осуждения; напротив, поощряла меня, хотя хорошо знала репутацию Северной Стены Айгера.

Моя последняя контрольная была утром 9-го июля. После обеда я взобрался на мой тяжело нагруженный моторный велосипед; и приехал в Гриндельвальд точно 10-го июля, как и обещал. Фриц Каспарек, загоревший до шоколадного оттенка под горным солнцем, с выгоревшими волосами, приветствовал меня на неизменном венском.

Фриц Каспарек

Фриц был наделен искусством красноречия. У него был положительно оригинальный дар изобретения ругательств, когда он сталкивался с очевидно непреодолимыми трудностями, но не признавал этого - и в горах, и в обычной жизни. Однако он никогда не имел обыкновения выставлять напоказ свои чувства; никогда не болтал попусту о дружбе или партнерстве.

Но у него была такая натура, что в сложной ситуации, он не только поделится со своими компаньонами последней коркой хлеба или крошкой шоколада, но и отдаст им все целиком. И при этом не с жалостью на лице, а в сопровождении с крепким венским словцом или выражением. С такими друзьями можно красть лошадей, пригашать Дьявола на пикник, или – лезть на Северную Стену Айгера. Фрайзль и Бранковски (Fraissl и Brankowski), два старых знатока Айгера, также были в Гриндельвальде.

Ф.Каспарек, Г.Харрер, К.Фрайзль и Л.Бранковски

Все вместе мы дошли пешком до пастбища выше Альпиглена и там разбили лагерь. У нас было твердое намерение избегать тех ошибок, которые оказались фатальным для предыдущих групп. Самое главное, нужно было досконально изучить всю нашу гору перед восхождением по ее самой интересной и сложной стене. Поэтому, мы вначале поднялись от ледника Hoheneis по диагонали вдоль северо-восточного склона по хребту Миттелеги, затем вверх до вершины и спустились по обычному маршруту.

Айгер. Ребро Миттелеги

Выход на вершину Айгера по ребру Миттелеги

Кроме того, мы поднялись на Мёнх по маршруту “Ноллен”. Мёнх. Справа через ледовый "нос" проходит маршрут Ноллен.

Тем временем на наше идиллическое пастбище перегнали коров. Фриц и я решили сменить наше местожительство, и перекинули нашу небольшую палатку на маленький луг недалеко от стены. Фрайзль и Бранковски остались на пастбище.

Швейцарская пастораль

Был прекрасный день, когда Фриц и я начали восхождение с нижней части стены и после подъема приблизительно на 700 м., до так называемой “Бивачной пещеры” выше “Разрушенного Столба”, оставили рюкзак, полный провизии и снаряжения. К нему мы прикрепили ярлык с надписью: “Собственность Каспарека и Харрера. Не трогать”.

Это уведомление не обозначало никакого особенного недоверия к другим альпинистам на Северной стене. Просто, из-за неоднократных попыток восхождений и частым спасательным и транспортировочным операциям, стена была замусорена остатками снаряжения, веревками и крючьями, которые служили неплохой помощью и дополнением к снаряжению последующих групп. Потому было просто необходимо четко подписать любой рюкзак, специально оставленный на стене с заброской, как, к примеру, наш.

На стене Айгера

Мы снова спустились вниз к нашей палатке. Условия еще не позволяли начинать восхождение и рассчитывать на малейшую перспективу успеха. Мы точно решили, не позволять, чтобы нас подгоняли, подталкивали или понукали. Прошлые трагедии и особенно гибель двух итальянцев ранее этим летом научили нас, что любая спешка может помешать осознанному трезвому решению и привести к самым страшным последствиям. Мы могли ждать, и мы хотели подождать.

Северная стена Айгера в снегу

Уже настали дни хорошей погоды, а мы все еще ждали, наблюдая, как снег, который шел во время штормов и завалил скалы, изменив их очертания, таял, смешиваясь со старым нижним слоем. Теперь казалось разумным надеяться на то, что условия на предвершинном, неизвестном участке стены также будут сносными. 21-го июля мы решили, что час пробил. Около 2:00 часов ночи мы начали подниматься на стену, пересекая бергшрунд в темноте, двигаясь по одному, не связанными, к “Разрушенному Столбу”.

Мы поднимались в тишине, каждый из нас выбирал собственную дорогу, каждый из нас думал о чем-то своем.

Движение по леднику

Эти часы между ночью и днем - всегда жесткое испытание на смелость. Тело идет механически, делая правильные движения, набирая высоту; но дух еще не бодрствует, его не охватывает радость восхождения, душа пребывает в раздумьях и сомнениях. Мой друг Курт Мэйкс однажды назвал эти сомнения верной сестрой опасений, правильным и необходимым противовесом к той храбрости, которая убеждает мужчин идти ввысь, и защищает их от самоуничтожения. Это, конечно же, не страх, который иногда испытывают альпинисты; а сомнения и вопросы, и человеческие опасения. Ведь, в конце концов, альпинисты всего лишь человеческие существа. Они должны смириться с собственными недостатками и дурными предчувствиями; они должны подчиниться силе воли, понимая, что все в их руках.

И таким образом, первый час, час серого, бесформенного, бесцветного сумрака на рассвете, является часом тишины. Явное доверие ложно, действительность может быть ошибочна, иногда, когда человек изо всех сил пытается достигнуть совершенства, он превозмогает себя, пробуя погасить тонкие нюансы предчувствий своей силой воли. И великолепная вещь в горах - то, что они не терпят лжи. Среди них, мы должны быть честны, прежде всего, перед самими собой. Фриц и я взбирались вверх в темноте, и на рассвете прошли “Разрушенный Столб”.

Время от времени мы слышали голоса позади нас, могли даже различать отдельные слова. Это были Фрайзль и Бранковски, которые, как и мы, дождались хорошей погоды, и пошли на стену вслед за нами. Мы довольно неплохо с ними ладили. Две связки на этой огромной стене друг другу не помешают; напротив, они могут придти на помощь в непредвиденных ситуациях.

Начало маршрута

Скалы казались серыми, даже снег был серым в первых, мертвенно-бледных лучах рассвета. И было что-то еще серое, шевелящееся впереди. На этот раз не скалы, а люди, появляющиеся из своих мешков-палаток в «Бивачной пещере». Немедленно все мысли, сомнения и вопросы, которые рождались в секретных глубинах нашего эго, умчались прочь. Мы не собирались обсуждать их, тем более с незнакомыми товарищами-альпинистами, которые были одновременно и товарищами, и конкурентами.

А.Хекмайер

Незнакомцы? Альпинисты никогда не бывают по-настоящему незнакомцами, тем более на этой Стене. Мы представились этим двум, которые только что пробудились от ночного сна. Тогда они сказали нам, кто они такие: Андреас Хекмайер и Людвиг Фёрг. Это было уникальное место для такого знакомства. Свет приближающегося дня был слишком ярким, чтобы мы были в состоянии видеть лица стоящих напротив людей, различить отдельные черты и оценить их.

А.Хекмайер

Итак, это был известный Андреас Хекмайер. Ему 32 года и он был самым старшим из нас четверых. Его лицо было покрыто глубокими морщинами, выделяясь острым, выступающим носом. Это было худое, храброе лицо, лицо бойца, человека, который требует многого от своих напарников, но и сам выкладывается по полной.

Л.Фёрг

Второй мужчина, Людвиг Фёрг, казалось, был точно противоположным типом; хорошо-закругленный, атлетического телосложения, нисколько не жилистый или худой, при этом черты его лица не были столь запоминающимися, как у Хекмайера. Они излучали дружелюбное расположение; все его существо характеризовалось скрытой силой и внутренним спокойствием. Его друзья, с которыми он был на Кавказе два года назад, прозвали его “Король Бивака”. Даже те ужасные ночи под открытым небом на 2000-метровой ледяной стене Ушбы, “Ужасной Горы”, не смогли нарушить его сон.

Делая краткий вывод, можно было бы приписать динамическую силу Хекмайеру и выносливость Фёргу. В любом случае два таких разных и дополняющих друг друга характера не могли удержаться от искушения совершить это сложное восхождение.

Мы не могли сказать, были ли эти два мужчины разочарованы тем, что мы находились на Стене одновременно с ними. Если и были, то, конечно, не показывали этого. Хекмайер сказал: “Мы знали, что вы пытались преодолеть Стену. Мы видели ваш рюкзак и прочитали ярлык”. Мы же не могли понять, почему были в неведенье о присутствии этих двух мужчин, которые не жили в палатке или в Альпиглене или Кляйне Шайдигг, ни в сене, ни на одном из пастбищ. Только позже мы узнали, что на сей раз, они полностью скрыли свои следы. Они прибыли в Гриндельвальд с багажом и сняли комнату в одной из гостиниц в Кляйне Шайдегг.

Отели в Кляйне Шайдегг

Кто когда-либо слышал о кандидате на покорение Северной Стены Айгера, спящем в гостиничном номере? Уловка сработала великолепно. У Хекмайера и Фёрга было с собой лучшее, самое современное снаряжение. Они были фактически столь же бедны, как и мы, но нашли спонсора для восхождения заранее и поэтому впервые в жизни получили возможность покупать все, что душе угодно в лучшем спортивном магазине Мюнхена, и даже изготовить снаряжение по спецзаказу.

Конечно, у обоих были двенадцатизубые кошки, которые только вошли в моду. У Фрица были десятизубые, а у меня кошек и вовсе не было. Надо сказать, это было ошибкой, но это не было результатом небрежности, а скорее слишком скрупулезного расчета. Мы рассудили, что Северная Стена была скальной стеной с участками снега и льда. Пара кошек прилично весит, и мы чувствовали, что, если мы обойдемся без них, то сможем взять с собой больше снаряжения и провизии. Мои ботинки были подбиты специальными гвоздями, по системе, популярной в Граце; расположение шипов, обеспечивало одинаково хорошую устойчивость на скалах и льду.

Наш план заключался в том, чтобы Фриц шел впереди по льду, а я на скалах. Мы также не хотели заниматься бесполезной тратой времени, надевая и снимая кошки. Мы были весьма неправы, и это была ошибка, но она не привела к трагедии, мы всего лишь потеряли время. Но мы еще не знали об этом, когда стояли и разговаривали с Хекмайером и Фёргом у входа в Бивачную пещеру. Фёрг, привыкший жить на биваках в любых условиях и местах, ворчал о ночи, которую они только что провели. “Было холодно и неудобно”, жаловался он. “Камнепады не позволили спать снаружи пещеры, а сама пещера была узкой и мокрой. На наши спальники-палатки капало всю ночь”.

Подножье Северной стены Айгера

Хекмайер посмотрел на свой высотомер и встряхнул неопределенно головой. “Поднялось примерно на шестьдесят метров”, объявил он, “это означает, что барометр упал примерно на три пункта. Это не предвещает хорошей погоды”. В этот самый момент Фрайзль и Бранковски подошли к нам.

Последовали знакомство и дружественные приветствия, но в это время в голосе Хекмайера уже были слышны нотки беспокойства. Как хороший актер он скрыл свое разочарование. Он только указал на облако в форме рыбы на горизонте и сказал: “Я уверен, погода меняется. Мы не пойдем дальше”. Сами мы были уверены, что погода будет стабильной, и Фриц высказал свою оптимистическую точку зрения “О, уверен, что погода продержится неизменной. И кто–то же должен подняться на Стену когда-нибудь, в конце концов!”

Хекмайер и Фёрг начали готовиться к спуску, а мы пошли дальше. Я продолжал думать об отступлении этих двух превосходных альпинистов, и передо мной стоял взгляд неописуемого разочарования на лице Фёрга. А как же Хекмайер? Я скоро понял, что его подозрительное облако и “повышение высотомера” были только оправданиями. Он знал, что присутствие трех связок на Стене могло привести к серьезным задержкам, но он был слишком хорошим спортсменом, чтобы настаивать на правах “кто первый встал… ” и просить, чтобы одна из наших команд вернулась. Таким образом, он сам решил вернуться: вместо того, чтобы говорить “вы не правы”, он отметил, что ему не понравилась погода. Это было решение, продиктованное истинным смыслом ответственности в альпинизме. Снова и снова альпинисты на Северной Стене сталкивались с трудностями, из-за того, что позволили себе поторопиться не только из-за состояния Стены или погодных условий, но и соревнуясь с другими. Фёрг, один из самых замечательных альпинистов, которые пытались покорить вершину, не хотел позволить себе торопиться.

Работа на стене

В тот момент, не было времени для психологических размышлений или решения подобных проблем. Сама стена предлагала нам реальные проблемы, поскольку мы достигли “Трудной расщелины”. Сумерки были вынуждены, наконец, уступить первому яркому утреннему свету. Мы лезли вверх, и Фриц занялся первой серьезной стенкой со свойственным ему мастерством.

Тяжелый рюкзак за его плечами охладил его спонтанную попытку пройти стену с хода. Ему пришлось спуститься вниз и оставить рюкзак у моих ног. Тогда он сделал второй бросок. Одно удовольствие наблюдать за ним. Он взбирался все выше и выше, элегантно, используя каждую трещину, не выбиваясь из собственного ритма, не прилагая лишних усилий. И в поразительно короткий срок он справился с этим первым бастионом на Стене.

Работа по подъему рюкзака Фрица была трудной, и, к тому же огромной тратой времени, он цеплялся за все выступы. Первый рюкзак мы все-таки, в конце концов, вытащили наверх; второй же, весящий 25 кг., я потащил на своих плечах. У нас уже просто не было времени на развлечение по вытаскиванию второго рюкзака. Фриц выбирал меня внатяг; его помощь, по крайней мере, возмещала вес моего рюкзака, и скоро я также был на верху расселины.

С тяжелым рюкзаком

Прохождение этого бастиона дало мне первое предчувствие того, что было у Стены в запасе; но тот факт, что я не потерял дыхание, проходя расселину, усилил мою уверенность в том, что я был готов к физической нагрузке. Есть, конечно, огромная разница между балансированием, подобно гимнасту под куполом цирка, на даже самой сложной стене Доломит и восхождением с тяжелой поклажей по Стене Айгера. Но разве способность таскать тяжелые рюкзаки не является необходимым умением для каждого успешного восхождения?

Преодоление "Трудной расщелины"

Многие альпинисты будут для подъема использовать старые петли, оставленные в “Трудной расщелине”. Мы предпочли подниматься свободным лазанием. Скалолаз, обладающий мастерством Каспарека, использует петли только там, где они абсолютно неизбежны.

Рыжий отвес

К тому времени мы были чуть ниже «Рыжего отвеса», той гладкой стены, тридцатиметровой высоты, которая уходит зализанными скалами в небо. По правилам, опирающимся на человеческий опыт, стены гор спят спокойно рано утром, скованные ночным холодом. Камни приморожены и неподвижны.

Но Стена Айгера не подчиняется никаким правилам Куинсберри; еще один пример того, что ей наплевать на все уловки людей. Камни внезапно посыпались вниз. Мы видели, как они летели через край «Рыжего отвеса» и просвистели над нами, описав широкую дугу. Стена открыла заградительный огонь. Мы поспешили вверх, чтобы быстрее добраться до подножья отвеса, где, прижавшись к стене, мы могли почувствовать себя в безопасности.

Прогрохотал еще один камнепад. Камни ударяли в стену ниже нас, раскалываясь на тысячу кусочков. Потом мы услышали голос Фрайзля, не призыв о помощи или SOS, просто разговор, одному из них камень попал в голову и ранил.

“Что-то серьезное? Вам помочь?” - спросили мы.

“Нет, но у меня ужасно кружится голова. Мне кажется, с нас хватит. Придется возвратиться”. “Вы справитесь сами?” “Да, все нормально”. Нам было жаль, что два наших венских друга не смогли составить нам компанию, но мы не стали отговаривать их. Таким образом, Фрайзль и Бранковски стали спускаться обратно вниз.

Рыжий отвес

Теперь, перед восходом солнца, мы двое остались снова одни на Стене. Только что нас было шестеро, теперь Фриц и я могли рассчитывать только на помощь друг друга. Мы не обсуждали этого, но подсознательно это усилило наше чувство взаимопомощи и товарищества. Мы быстро продвигались по простым скалам, и затем, внезапно, мы очутились на переходе, который Ребич и Фёрг годом раньше окрестили как “Траверс Хинтерштойсера».

А.Хинтерштойсер

Скалы, вдоль которых мы теперь должны были пройти траверсом влево, вертикалью прорезали прозрачный воздух. Мы были восхищены отвагой и мастерством Хинтерштойсера, который прошел этот траверс через первое ледяное поле, понимая всю сложность задачи.

Тони Курц и Андреас Хинтерштойсер

Погибший Тони Курц

Hans Schlunegger, Arnold Glatthard and Adolf Rubi. Гиды, пытавшиеся спасти Т.Курца

Срыв на таком траверсе был чреват возникновением огромного «маятника». Мы были полны благодарности также Фёргу и Ребичу за то, что они оставили веревку на траверсе – передавая нам этим привет, она была очень даже кстати. Мы проверили веревку и убедились, что она надежно закреплена и её можно безопасно нагружать, хотя она провисела в течение двенадцати месяцев под штормами и ливням, во влаге и холоде.

Траверс Хинтерштойсера. Современное состояние

Из отчетов, описаний и фотографий мы знали, как проходить траверс. Никто, однако, не разъяснял, что делать, когда вся стена покрыта натечным льдом. Скала была полностью обледенелой, без единого выступа на который можно было бы стать ногой.

На траверсе Ф.Каспарек

Тем не менее, Фриц проходил траверс со свойственным ему поразительным умением, балансируя на скользком льду, проделывая свой путь, сантиметр за сантиметром, метр за метром, поперек этой трудной и предательской стены. Местами ему приходилось ударами ледоруба сбивать со скалы снег или корку льда; ледяные осколки соскальзывали вниз со скалы с высоким звенящим звуком, и исчезали в пропасти.

Ф.Каспарек проходит траверс

Но Фриц уверенно держался, прокладывая свой путь влево, взбираясь, зависая возле скалы на веревке, от зацепки до зацепки, пока не достиг дальнего конца траверса.

Г.Харрер проходит траверс, толкая рюкзак Ф.Каспарека

Тогда я пошел следом, толкая рюкзак Фрица, подвешенный на перилах, перед собой, и скоро присоединился к напарнику на той стороне. Вскоре после траверса мы попали в “Ласточкино гнездо”, место бивака, которое стало известным благодаря Ребичу и Фьёргу, и там мы остановились для отдыха и небольшого перекуса. Погода держалась, и прекрасный рассвет превратился в замечательный день. Освещение был настолько хорошим, что уже стало возможно сделать несколько снимков траверса, траверса, который является, конечно, одним из самых фотогеничных во всех Альпах.

Современное состояние траверса Хинтерштойсера

Этот прозаический эпитет описывает целую историю - чрезвычайные трудности, подверженность опасности, смелость передвижения. Но я сразу хотел бы воспользоваться возможностью и исправить недоразумение: Траверс Хинтерштойсера, безусловно, один из ключевых этапов восхождения, но отнюдь не единственный.

Траверс Хинтерштойсера. Современность. На этой невероятно огромной Стене есть многочисленные ключевые места, которые - благодаря успешному возвращению Ребича и Фёрга - к настоящему времени разведались до “Смертельного бувуака Зедлмайера и Мерингера”. Пока еще мы не знали, какие ключевые участки поджидали нас там, на заключительном этапе восхождения. Пока мы знали только то, что во всех Альпах, эта стена - поразительный объект для восхищенного зрителя и высокая, но дорогая цель для лучших из существующих альпинистов.

Прохождение траверса

Мы шли великолепно, погода была прекрасна, и мы не сомневались, что у нас были хорошие шансы на успех; но мы не забывали, что лучшим из лучших альпинистов пришлось отступить. Поэтому мы оборудовали “Ласточкино гнездо” для возможного пути отступления. Старой веревки, оставленной в 1937 командой на траверсе, было не достаточно для осуществления спуска. Мы решили точно просчитать маршрут возвращения. В 1936 отсутствие расчета оказалось фатальным для команды из четверых альпинистов; трагедия, которая достигла своего апогея с ужасной смертью Тони Курца.

Тони Курц

В “Ласточкином гнезде” мы оставили 100 метров веревки, крючья, веревочные петли, и провизию. Было 21-е июля 1938. Ровно два года назад в этот же день Хинтерштойсер провел часы в отчаянных попытках вернуться назад по траверсу, который он сам открыл. Все было напрасно.

Е.Райнер и В.Ангерер

Он, а с ним Ангерер и Райнер, умерли в тот же день. Мы были чрезвычайно опечалены этими воспоминаниями. Если бы только те четверо восходителей оставили свою перильную веревку на траверсе, если бы у них была достаточно длинная веревка в “Ласточкином гнезде”, если бы да кабы… Мы должны были благодарить мертвых за наши знания. Память заставила нас задуматься и опечалится, но мы не дрогнули. В жизни есть свои законы, которым мы повинуемся подсознательно. Предшественники указали нам путь.

Маршруты: 1935г. (зеленый)1936 г. (синий)1938 г. (красный)

Фриц надел свои кошки и вышел на Первое ледовое поле. Здесь не было никакого фирна, вместо него был твердый, ломкий натечный лед. Я оценил склон в 50-55°, то есть, несколько круче, чем средняя крутизна кулуара Паллавичини на Гроссглокнере.

Гроссглокнер. Кулуар Паллавичини

Пройдя на всю длину веревки, Фриц вырубает большую ступень и забивает ледовый крюк, чтобы страховать меня при подъеме. Мы уже начинали понимать, что ошиблись в расчетах, когда решили не брать мои кошки. Теперь, из-за их отсутствия, я должен был максимально напрягать мышцы. Ну, ничего страшного, мои тренировки в разных видах спорта пришлись как нельзя кстати…

На Первом ледовом поле

Мы направлялись к вертикальному взлету, который ведет от Первого ко Второму Ледовому полю. Единственный возможный проход, казалось, лежал через желоб, позже названный “Ледовый рукав”. Эта перемычка между двумя ледовыми полями - одна из многих хитрых ловушек на этой Стене. Внешне, стена в Доломитах намного более внушительна, чем любой бастион на Стене Айгера. Когда я вспоминаю большую стену в Доломитах, на ней есть много участков, которые кажутся более трудным, более крутым, более недоступным, чем на самом деле. Но когда вы дотрагиваетесь до скалы в Доломитах, вы немедленно восхищаетесь грубой поверхностью, горизонтальными зацепами, горизонтальным расположением впадин и надежных трещин и расселин, в которые можно благополучно вбить крючья. Но здесь? Первая иллюзия – покрытая льдом скала не выглядит особенно трудной. Все, что вы должны сделать, это забить в нее крючья для страховки …, но на этой стене не возможно организовать страховку! Фактически нет ни одной трещины для надежного крюка, и нет ни одной подходящей щели. Кроме того, скала отполирована падающими камнями, которые летят вниз вперемешку со снегом и льдом и текущей с ледового поля водой. Это не приглашение на веселое восхождение, стена не внушает доверия; она просто угрожает предельно трудным и опасным лазанием. Но что поделаешь, это - часть Северной Стены Айгера, на которую мы пытаемся подняться…

В "Ледовом рукаве"

“Ледовый рукав” подтверждает свое название. Скала была залита водой и, местами, обледенела. Вода лилась вниз под замерзшим слоем, между льдом и скалой, вырываясь наружу. Единственный путь был через нее. Вода заливалась в рукава наших штормовок, пробегая по всему телу, попадала в считанные секунды в гетры, которые должны были отделять наши брюки от ботинок, и выливалась наружу.

Ф.Каспарек на льду

Не было практически не одной щели в этом желобе, состоящем изо льда, скалы и воды. Стена была суровой, и от нас требовалась превосходная техника лазания и искусные, обдуманные маневры. Здесь Фриц также показал высший класс; но прошли часы, пока мы достигли Второго Ледового поля. Мы промокли до нитки, когда добрались туда. Это было все еще днем. Высоко и широко над нами распростерлось Второе Ледовое поле. Наш путь шел по диагонали вверх, к левому острому гребню, прозванному “Утюг”, в направлении последнего бивака Зедлмайера и Мерингена.

Огромный ледяной фартук казался маленьким с того места, где мы стояли; но, даже учитывая обман зрения и помня, что таким первоклассным знатокам льда, как Ребич и Фёрг потребовалось пять часов - двадцать веревок - чтобы достигнуть его верхнего края, мы все еще имели достаточно времени, чтобы сделать это и, вероятно, даже достигнуть “Бивуака смерти”. Все же у нас еще было, по крайней мере, шесть часов дневного света. Несмотря на это, мы решили подняться не налево, а вправо, к небольшой скале, торчащей из-под снега выше верхнего края Рыжего отвеса. Прекрасный полдень позволял солнцу бить по диагонали вниз на верхнюю часть Стены - туда, где “звенят ручейками маленькие сосульки”. Именно с этого начинаются лавины; и камни, однажды выпущенные на свободу из ледяного заключения, имеют привычку подчиняться законам гравитации. Дальше по маршруту – потому что надо было идти траверсом по диагонали поперек Стены сотни метров по ледовым полям - снежные обвалы, камнепады и каскады воды низвергались в вертикальном падении от “Паука”. По общему признанию, каждый камень находит мишень.

Но мы так тщательно подготовились к обратному пути в “Ласточкином гнезде” не для того, чтобы быть забитыми камнями или сметенными со Стены лавинами в этом месте. Падающие камни находятся в списке “объективных” опасностей восхождения или другими словами, как обстоятельствами, над которыми человек не имеет никакого контроля; но не отслеживание глазами движения падающих камней, является уже субъективным фактором опасности, результатом явной безответственности или глупости. Этот огромный ледяной фартук был местом, которое надо проходить ранним утром. Даже в этом случае опасность от камней не будет полностью устранена, но она будет сведена к минимуму.

Г.Харрер на Первом биваке

Мы достигли намеченной скалы и смогли забить два страховочных крюка; потом мы потратили несколько часов, вырубая маленькую полочку во льду чуть ниже. Все еще было светло, когда мы начали заканчивать обустройство нашего бивака. Мы привязали себя и наши вещи к страховочным крюкам, подложили под себя бухты веревки, и стали готовить обед. Скала предоставляла нам полную защиту от камней; вид с нашей ночевки открывался великолепный.

Ф.Каспарек на Первом биваке

Были все условия для прекрасного бивака; но мы промокли до нитки. Все же, хотя у нас и была теплая одежда и сменное нижнее белье в рюкзаках, мы решили не рисковать, переодеваясь, или натянуть теплые куртки на промокшую одежду. Мы не знали, на что способна погода, или как часто, где и при каких условиях у нас будут следующие биваки. Таким образом, мы должны были держать наши запасы сухими для будущих ночей; но нужна была сильная воля, чтобы не достать их из рюкзаков и надеть, даже зная, что лучше повременить. Ночь была длинна, холодна и неудобна. Бивак оказался не таким замечательным, как представлялся вначале. Только позже мы поняли, что он был худший на всей Стене, несмотря на его, сравнительно хорошее, место расположение. Наша мокрая одежда сделала нас вдвойне восприимчивыми к холоду; наши сознания и души были столь же возмущены, как и наши тела, пытаясь справиться с дискомфортом. Но каждая ночь когда-нибудь заканчивается. В серой пелене рассвета мы начали собираться, стуча зубами, и подготовили веревки к предстоящему восхождению.

Начало подъема после Первого бивака

Погода была все еще хороша, холод приморозил все камни, и мы начали подниматься по диагонали через Второе Ледовое поле. И только здесь мы осознали в полной мере, какую ошибку допустили, оставив мои кошки. Фриц компенсировал этот прокол огромной затратой энергии, поскольку ему пришлось рубить ступени во льду. Было удивительно наблюдать, как мастерски орудовал ледорубом этот лучший скалолаз Вены. В течение многих часов подряд он ритмично размахивал ледорубом, чтобы вырубить ступеньку за ступенькой, отдыхая только на точках страховки, чтобы принять меня. И ступеньки были настолько хороши, что шипы на моей подошве прекрасно держались на них.

Сверху вниз, Ледовое поле похоже на гладкую поверхность; но это - чистая иллюзия. Огромные волны на поверхности льда создавали впечатление, что мы уже вот-вот подойдем к безопасным скалам вверху; но мы скоро понимали, что только достигли очередной выпуклости во льду, и что дальше была еще одна ледовая долина, которую нам предстояло пересечь. Это было явление, с которым альпинист так часто сталкивается в Западных Альпах, когда принимает один из многочисленных снежных карнизов за главную вершину. Экипированный по последнему слову техники альпинист пользуется ледорубом, как гид прошедшей Альпийской эпохи. Скорость - сущность современного восхождения; настойчивое, медленное продвижение - дань классического прошлого. Мы, естественно, тратили много времени, потому что мы использовали технику прошлого. Даже Ребич и Фёрг потратили пять часов годом раньше, чтобы пересечь этот огромный участок льда. У нас ушло точно такое же время.

Как раз перед скалами, отделяющими Второе от Третьего Ледового поля, я оглянулся назад, вниз на нашу бесконечную вереницу ступеней. Над ней я увидел Новую Эру, приближающуюся на предельной скорости, там были двое бегущих мужчин - и я подчеркиваю – бегущих, а не взбирающихся вверх. По общему признанию, искусные альпинисты могут двигаться быстро по хорошим ступеням, но для этих двух, достичь этой точки ранним утром было положительно удивительным. Они, должно быть, расположились биваком вчера вечером на более низкой части стены; было практически невозможно, чтобы они вышли на восхождение только сегодня. Но это был, фактически, тот самый случай.

Слева маршрут выхода на стену Хекмайера-Фьёрга, справа -Каспарека-Харрера

Эти два были лучшими из всех “Кандидатов на покорение Айгера” - Хекмайер и Фёрг – использовали свои двенадцатизубые кошки. Я чувствовал себя весьма старомодным в моих старых, подбитых гвоздями ботинках. Мы обменялись краткими приветствиями; потом они подошли к Фрицу. Я знал моего друга и его уважительное отношение к альпийскому этикету достаточно хорошо; я знал, что он предпочитал самостоятельно выбирать маршруты и что, хотя он и носил благородный значок Горноспасательного отряда, сам он не любил принимать помощь.

Даже на очевидно шуточный вопрос Хекмайера, не хочет ли он возвратиться, он ответил крепким венским словцом. Но Андерль не хотел начинать ссору. У него не злобная натура; кроме того, у Каспарека и Хекмайера было глубокое уважение друг к другу, и потому результатом встречи не было ни разногласие, ни конкуренция, а объединение, которое редко встречалось на этой могущественной стене. Мы, естественно, продолжали подниматься как две отдельных связки, но теперь во главе с Хекмайером и Фёргом. Они позже сказали нам, что увидели, как возвращаются Фрайзль и Бранковски; после этого их ничего не сдерживало. Они вышли на стену ранним утром, и вот уже догнали нас. Теперь мы движемся все вместе…

Смертельный бивуак

Мы двигались вверх по крутому контрфорсу к “Смертельному бувуаку” в синхронном темпе. В течение нашего долгого полуденного отдыха мы чувствовали себя одной командой. Ни слова разочарования. Казалось, что мы давно планировали подняться вместе, и теперь, в конечном счете, мы все были рады объединиться. Расхождения мнений по поводу дальнейшего маршрута не было. Он вел от нашего места отдыха по диагонали вниз поперек Третьего Ледового поля к подножью “Рампы”, участка стены, резко взмывающего к Северо-Восточному склону, по которому проходил маршрут первовосхождения Лаупера; затем от верха “Рампы” траверсом вправо к “Пауку”; поперек “Паука” и затем по выходным расщелинам к фирну вершины, венчающему заключительную стену.

Все это только кажется легким при описании. На самом деле, каждый из названных участков имеет свой собственный большой знак вопроса. Но когда я смотрел на моих компаньонов, Фрица, Андерля и Вигерля, я чувствовал полную уверенность, что любая вершина, наименее подходящая для восхождения, может быть легко пройдена нашей четверкой. Возможно, было реально подняться прямо по стене от “Смертельного бувуака” к “Пауку”, но мы не могли внимательно изучить стену, поскольку смотрели через пропасть.

Туман опускается на Айгер

Туман опускался на горы, и начинал медленно сползать вниз, направляясь к нам. Это был туман, который “там” именуют, как “Комок ваты” Айгера и он обволакивает каждую отдельную вершину. Но нас этот факт сильно не расстроил. Это одна из нормальных особенностей Айгера - надеть колпак для послеобеденного сна, к яростному разочарованию любопытных, припавших к подзорным трубам. Мы, конечно, не могли судить о силе того разочарования, так как билеты и люди, стоящие за ними в очереди, остались далеко позади, а желающие взглянуть на Стену должны были заплатить за трехминутный просмотр, в независимости от того, видели ли они что-нибудь или нет. Тем временем, скрытые от посторонних глаз, мы шли траверсом по ледяному склону в 60 градусов, к началу “Рампы”.

На рампе

“Рампа” внешне не отличается от остальной Стены, но все же намного труднее, чем кажется. Вы не можете бежать по ней вверх, поскольку нет никаких зацепок для ног или рук. Здесь стена круто идет вверх и обрывается вниз огромными сбросами, и трещины, в которые можно загнать крюк, буквально наперечет. В любом случае, я вбил хороший страховочный крюк у подножья “Рампы”. Я стоял, наблюдая за Фрицем, как он двигался вверх четкими, ритмичными движениями, к точке, приблизительно в 25-ти метрах выше меня. Внезапно он поскользнулся. Я не могу сказать, ослабли у него руки или он потерял точку опоры. Все произошло внезапно – раз, и он уже вне поля зрения. Я посильнее уперся и стал ждать самого ужасного. Я знал, что крюк был забит прочно и что он не подведет. И страховочная веревка, обвитая вокруг моих плеч, должна выдержать рывок. Любой идущий без страховки в этом месте слетел бы вниз прямо к подножью стены…

Прохождение "Рампы"

Удача улыбалась нам. Веревка остановила падение у небольшого снежного надува, на поверхности фирна. Скорость падения Фрица была такой, что рывок, который я погасил, был вполне терпимым. Но не был ли Фриц ранен? Вскоре я успокоился. Снизу донеслось несколько слов, понятных только тому, кто хорошо знает венский сленг – отборные крепкие выражения.

Затем Фриц полез снова. Скоро он был наверху “Рампы”, двигаясь и далее вверх, как ни в чем не бывало, пока я не закричал ему, что веревка закончилась. Когда я взбирался, я посмотрел на место, где он сорвался. Фриц пролетел 18 метров, не касаясь стены, прямо от диагонали “Рампы” и потом уверенно поднялся назад по трудной трещине. Мы не вспоминали об этом срыве. Фриц держался спокойно, как игрок, у которого во время партии выпадают такие кости, что необходимо возвратиться к началу в “Змеях и Лестницах”. Мы были нисколько не расстроены: мы только смеялись, потому что продолжали наслаждаться жизнью. Никаких сентиментальных рукопожатий или объятий. Вернуться назад и повторить все сначала – вот как мы воспринимали это. Это было свойственно Фрицу – продолжить подъем после падения, поскольку он не повредил себя. И это было весьма естественно для меня – задержать его, потому что, именно для этого я и находился там. Фриц просто был правильным напарником для этой большой Стены. Ему казалось бесполезным обременять своих друзей фразами «а вот если бы…» и «предположим, что…», рассуждениями о том, “что могло бы случиться”, или вопросом, “почему это случилось?” То, что действительно имело значение, было то, что все закончилось благополучно. Ближе к вечеру все четверо были снова вместе.

Прохождение "Рампы". Наше время.

Над нами “Рампа” заканчивалась узким колодцем с трещиной, выходящей из него. Вода размыла трещину. Ни один из нас не расположился на бивуак во влажной одежде – наша высохла в течение утра, в то время, как мы пересекали Второе Ледовое поле. Мы считали, что день прошел достаточно успешно. Трещина была бы хорошей прелюдией к работе следующего дня.

И мы начали готовить место для ночевки. Это звучит довольно прозаически. И мы думали, что найти место для бивуака будет достаточно просто, когда смотрели на “Рампу” на фотографиях или в трубу. Мы даже думали, что наметили эти места. Фактически никаких мест не оказалось, ни единого места. На всей стене приемлемые полочки были редкостью.

А.Хекмайер и Л.Фёрг на биваке

Мы расположили наш бивуак приблизительно на 2,5 метра ниже того, что был у Хекмайера и Фёрга. Мы сумели забить один единственный крюк в крошечную щель в скале. Это был тонкий горизонтальный крюк. Он вошел только на сантиметр, но достаточно прочно. Очевидно, что как только мы нагрузим его всем своим весом, он сработает как рычаг и может вырваться. Поэтому мы загнули его вниз, пока кольцо не коснулось скалы. Таким образом, мы покончили с любыми вопросами о рычаге и знали, что могли положиться на нашего маленького серого стального друга.

Сначала мы повесили на него все свои вещи и, после этого, привязались сами. Не было места, чтобы даже сесть. “Рампа” была очень узкой и крутой в этом месте; но мы сумели изготовить своего рода сидения при помощи самостраховки, и свесили наши ноги над бездной. Рядом со мной была крошечная ниша, достаточная для размещения нашей плиты, итак у нас была возможность сделать чай, кофе или какао. Всем нам была крайне необходима жидкость.

Шеф-повар Харрер

Хекмайер и Фёрг расположились не намного удобнее. Отношение к отдыху Фёрга, “Короля Бивака” было весьма примечательно; даже в месте вроде этого он не собирался жертвовать возможным комфортом. Он переоделся в мягкие чуни из овечьей шерсти, и выражение его лица говорило нам о том, что он разбирался в таких вещах. Не будет преувеличением сказать, что все мы чувствовали себя достаточно комфортно и удобно.

Опытные альпинисты поймут моё утверждение, а непрофессионалы должны просто поверить этому. Известный философ, когда его спросили, что есть истинное счастье, ответил; “Если у вас есть немного бульона, место для сна и вы не испытываете физическую боль, вы на верном пути”. Мы можем дополнить его определение. “Сухая одежда, надежный крюк и драгоценное живительное питье - вот истинное счастье на Северной Стене Айгера.”

Да, мы были весьма счастливы. Это огромная Стена привела наши жизни к общему знаменателю. После готовки в течение многих часов, мы натянули на себя спальные мешки и попробовали найти максимально удобное положение, так, чтобы удалось, по крайней мере, подремать. Было замечательно встречать приход ночи в сухой одежде. Мы находились на высоте примерно, на 1200 метров выше снежников у основания стены; если бы один из нас упал с этой высоты, он бы точно не выжил. Но кто думал о падении? Это был хороший бивуак. Боль в мышцах и дискомфорт не мешали потоку наших мыслей.

Когда я заснул, то видел картину, счастливую, солнечную картину того, что произошло со мной, когда я был совсем молод, не мираж о прочной крыше над моей головой или теплой кровати, а воспоминания об одном из моих первых походов в горы.

Вершина Мангарт. Фото M.Lipar

Это произошло, когда мне было всего 15. Я поднялся в полном одиночестве на вершину Мангарт, прекрасную вершину в Юлианских Альпах, и спустился, очень гордый своим собственным великим достижением. Я дошел до огромной осыпи, достаточно несложной, как и все подобные в Юлианских Альпах, в километры длиной. Вниз я спускался через узкое ущелье, бредя по нему долгое время.

Солнце палило, и язык прилип к небу. Там, посреди осыпи, я видел, как два орла отрывали огромные куски плоти от тела серны. Хищные птицы неохотно улетели, завидев меня. Я был столь заворожен открывающимся видом, что моментально забыл о своей жажде. Я был молод, и не мог смириться с тем, что смерть одного существа означала рождение другого. Я задавался вопросом, было ли это неизменным законом Природы? Было ли это верно для людей так же, как для животных? Каждая часть моей сущности была против этого понятия.

Озеро Weissenfelser

Я спустился к берегу озера Weissenfelser. Там, у озера, стояла хижина пастуха, рядом с ручьем, звенящим кристальной струей воды. Я наклонился и пропустил воду сквозь пальцы. Потом я пил, и пил, и пил…. Внезапно я услышал грубый голос за своей спиной. Высокий, седой пастух стоял там, его остро-очерченное лицо было выжжено солнцем до красного цвета. “Парень, зачем ты пьешь воду?” спросил он. “Там в моей хижине есть прохладное молоко и сметана. Ты можешь утолить свою жажду, расположившись в доме”.

Я никогда не забуду старика, который грубо со мной заговорил, чтобы оказать мне добрую услугу. Пару дней я оставался у него в гостях, ел и пил все, что производила его маленькая ферма, молоко и сливки, творог и сыр. Он был гордым, гостеприимным человеком и, что еще более важно, образованным и много повидавшим, свободно говорившим на восьми языках.

На протяжении многих лет он работал коком на судне, избороздил океаны, и все события его жизни, в целом, оставили добрые воспоминания о его собратьях. Я вспомнил жуткую картину орлов, терзающих мертвую серну. И тут же понял, с восприимчивым идеализмом молодости, что жестокость Природы не должна проявляться среди людей. Люди должны быть доброжелательными…

Вершина Мангарт и озеро

С этими воспоминаниями о старике с озера Weissenfelser, я и погрузился в глубокий и лишенный сновидений сон. Я не знаю, как долго я так проспал. Внезапно, во сне, я вновь увидел перед собой старика. Его лицо больше не было добрым; он сердился и пытался меня растолкать. Я пробовал избавиться от него, желая поспать еще, но не мог, настолько он был силен. Он схватил меня и хорошенько встряхнул.

Я пробудился ото сна лишь наполовину, но все еще чувствовал жесткое давление на грудь. Это была веревка. Во сне я соскользнул с моего выступа, и повис всей массой на веревке. Я уже понял, что был на “Рампе”, на Северной Стене Айгера, и что я должен проснуться, подтянуться и снова занять сидячее положение; но я был слишком сонным.

Смутно я понимал, что нельзя ни на секунду дольше висеть на крюке, который забит в скалу лишь на один сантиметр; но хотелось еще немного приятно подремать до того, как исправить положение. В результате, я уснул снова…

Как только я забылся, мой сон вернулся. На сей раз, старик потряс меня настолько сильно, что я окончательно проснулся. Я встал в стременах и возобновил сидячее положение на той головокружительной высоте на небольшом выступе. Фриц пробормотал что-то во сне.

Тогда я услышал Андреаса и Людвига, разговаривавших надо мной. Фёрг казался взволнованным, и я спросил, что случилось.

”Андерлю нехорошо”, ответил он.

”У него расстройство желудка из-за сардин, которые он съел вчера вечером”.

К тому времени я уже полностью проснулся. Мне уже не было холодно. Рядом со мной, в нише, стояла плита. “Я заварю тебе немного чая, Андерль”, сказал я. “Это всегда помогает”. Чай - конечно, король всех напитков. Он помогает при холоде, он помогает сбить высокую температуру, против дискомфорта и тошноты, отлично справляется с усталостью и слабостью. И в нашем случае, чай также помог. Сардины успокоились в животе Андерля.

Мы дремали и спали, пока звезды не начали гаснуть, и свет нового дня стал пробиваться сквозь предрассветные сумерки. Ночь отступила; и она была не такой уж и плохой. Фёрг начал готовить около четырех часов утра. Как и все остальное, он делал это глубокомысленно, неторопливо и тщательно. Он приготовил много овсянки и кофе. Это приободрило нас и прогнало холод.

Выход с бивака

Было уже семь часов, когда мы, наконец, начали двигаться вверх. Справиться с трещиной в колодце ранним утром было тяжелым физическим испытанием для тел, еще не размятых после сидячей ночевки.

Утром маршрут не стал намного легче, чем вчера вечером, за исключением того, что водопад замерз. На его месте, на скалах, блестела тонкая корка льда. Даже Андерль, идущий впереди, казался озадаченным. Видимо он решил, что напрямик был лучший путь и шел прямо по колодцу, вбивая крюки везде, где это было возможно.

Один из них казался достаточно надежным. Андерль прокладывал свой путь все выше и выше, демонстрируя высший технический пилотаж, срубая лёд, и проходя нависающие участки. Он сильно нагружал крючья, чтобы испытать их, и они выдерживали нагрузку. Секундой или двумя позже наш друг благополучно повис на хорошем крюке, на отрицательном участке стены.

Так не пойдет, решил Андреас Хекмайер: навесы не должны нас задержать. Он действительно очень рассердился. Поэтому он надел свои знаменитые двенадцатизубые кошки. Потом он развлек нас показательным выступлением с элементами акробатики, которые мы прежде не видели.

Это была наполовину превосходная скалолазная техника, наполовину танец на льду. Он зацепился за скалу, придержался за лед, согнулся пополам и выпрямился, идя на передних зубьях кошек по льду. Они были длиной всего в несколько миллиметров, но этого было достаточно.

Хекмайер победил этот сложный участок маршрута, вырубил ступени и забил крючья в ледовый склон, а затем принял Фёрга. Мы все еще двигались двумя независимыми связками.

Теперь была очередь Каспарека заняться трещиной в колодце. У него не было никаких двенадцатизубых кошек, но у него был абсолютно другой подход к маршруту. Он пошел прямо, избегая покрытых льдом скал. Показывая мастерское прохождение, он как будто бы занимался скалолазанием у себя дома, а не на большой Стене Айгера.

Харрер на стене

Я шел последним. Потом мы все четверо вместе собрались на льду, глядя вверх в недоверчивом удивлении, пораженные угрожающе нависающей стеной льда с карнизом, в которую упирается маршрут, льда, который преградил все дальнейшее продвижение по “Рампе”.

Кто-то вообще мог бы подняться на него? Нависающий лед был больше 10 метров высотой. Я никогда не видел ничего подобного, и остальные тоже сначала казались изумленными. Пойдем слева? Нет. Справа? Нет. Прямо казалось наилучшим выбором: но действительно ли этот “лучший” вариант является реальным?

Хекмайер сделал попытку. Он начал забивать крюки в лед ниже отрицательного участка. Один из них вошел криво. Затем он осторожно стал пробираться вверх. Со стены свисали сосульки, на одной из них он навесил петлю и подтянулся вверх. Это выглядело ужасающе, но он пренебрег опасностью; сантиметр за сантиметром он двигался вверх, но как только он повис всем весом на сосульке, симпатичная блестяшка отломилась и он слетел…

Крюк выдержал.

Снова мы увидели ту же реакцию, что и прежде. Неудача привела Хекмайера в холодную ярость. Он немедленно занялся нависающим участком снова. На сей раз, он не доверял сосулькам, которыми Архитектор нашей могучей тюрьмы украсил ее. Была ли это действительно западня? Было ли это то место, на котором нам придется сдаться и повернуть назад? Нет, наш Андреас поднялся вверх и выбрался из западни, найдя “ледяную скобу”. Сосулька, растущая сверху вниз, соединилась с выступом, покрытым льдом и стремящимся ввысь - сталагмит со сталактитом, оба изо льда, слились в одно целое. И этот предмет, изваянный природой, был призван стать ключом к нашей тюремной двери.

Хекмайер продел петлю через скобу, и, отклонившись в сторону почти горизонтально, сделал несколько зацепок своим ледорубом там, где лед выполаживался. Потом, схватившись за петлю, перешел на вырубленные зацепки. Я никогда не видел участка, который выглядел настолько рискованно, опасно и совершенно экстраординарно.

Фриц, который знает многие стены в Альпах, думал, что известная нависающая крыша на Столбе Мармолады была детской забавой по сравнению с этой преградой. Мы были все предельно напряжены. Фёрг крепко сжимал веревку, готовый в любой момент удержать Хекмайера, если тот снова сорвется.

Но он не сорвался.

Мы не могли понять как, но с какой-то щегольской манерой он сумел вставить ледовый крюк глубоко в трещину выше стенки и продеть веревку через карабин. Тогда он отдал приказ: “Выбирай!” Фёрг подтянул его веревкой, по стенке, до крюка.

Хекмайр воспользовался своим ледорубом еще несколько раз. Затем он сказал “Выдавай!” Фёрг ослабил веревку, так, чтобы Хекмайер мог встать, в то же самое время он все еще внимательно следил, на случай если тот сорвется.

Но Хекмайер был скоро на фирне, он прошел еще несколько метров по склону выше стены, срубил слой фирна и забил страховочный крюк глубоко в крепкий лед. После этого, в качестве финальной фразы к необычайно драматической сцене мы услышали долгожданные слова: “Поднимайтесь вверх!”

Перила готовы!

Наши тюремные ворота были открыты. Фёрг вырвался из западни. Северная Стена Айгера настолько обширна, настолько трудна и настолько опасна, что любая демонстрация человеческого тщеславия была бы неуместной. Без сомнения, Фриц и я могли бы подняться на ледовую стенку без какой-либо помощи сверху, но на это мы бы потратили драгоценные часы, которые пригодились бы позже.

Поэтому Фриц не колебался ни минуты и ухватился за веревку, которую Фёрг нам скинул. У нас, следовавших за ним, были отняты острые ощущения и приключение от этого, самого сложного на данный момент участка на Стене, мы только почувствовали тяжесть труда, который был вложен в его прохождение.

А я, как последний на веревке, должен был выбить и принести все крючья. Я был украшен ими как Рождественская елка, и вериги железных крючьев душили меня, когда я взбирался вверх. Ледовый склон выше был легок по сравнению с тем, что мы только что преодолели. Мы прошли совсем немного по льду, а затем сразу же ушли траверсом вправо.

Стена. Фото David Gladwin

Конечно тому, кто сделал успешное первопрохождение, довольно легко кивать головой на ошибки тех, кто следует за ним. Я не собираюсь делать этого. Но я выражаю удивление тем, что очень многие команды, которые поднялись на Стену после нас, пошли прямо по ледовому склону в направлении Северо-Восточной стены и попытались перейти траверсом к “Пауку” слишком высоко.

Это стало причиной многих задержек и также привело к трагедии 1957. Нам четверым было совершенно ясно, что траверс вправо надо пройти как можно раньше.

Объединенная команда на Стене

Итак, мы шли траверсом от ледовой стенки, вчетвером в одной связке, по ломкому поясу скал ниже нависающего утеса. К тому времени был уже полдень, и мы слышали шипение лавин и стук камней, но мы были защищены от опасности нависанием. В то время как мы пересекали эти разрушенные скалы – Хекмайер был приблизительно в 60-ти метрах впереди меня - мы внезапно услышали назойливое жужжание и воющий звук.

Это был не камнепад, не лавина, а самолет, пролетающий совсем близко от нас. Мы могли видеть лица пассажиров достаточно отчетливо. Они приветственно размахивали руками, и мы отвечали им дружескими жестами. Ханс Стеинер, бернский фотограф, смог сделать в те мгновения несколько снимков уникальной документальной ценности.

Снимок команды из окна самолета

Его фотографии запечатлели трех из нас на траверсе, в то время как Хекмайер уже был в трещине на окончании траверса.

Выход на "Паук"

Та трещина - единственно возможный вариант подъема с того места, где ломкий пояс примыкает к стене, которой заканчивается траверс к “Пауку”. Хекмайер думал, что он сможет пройти его обычным лазанием; но каждый участок на Стене Айгера сложнее, чем кажется, с хитрыми выступами, на которых снег лишь налип на скалы, с ненадежными опорами для рук и ног, которые могут вас подвести.

Итак, ему пришлось оставить свой рюкзак, чтобы совершить вторую попытку прохождения этого участка налегке. Для этого он надел кошки, зная, что обледенелые участки постоянно встречаются на стене. Это был полностью новый тип скалолазания, этот подъем на серьезную, даже суперсерьезную скалу, местами нависающую – в кошках.

Хекмайер часто находился на грани срыва, но так или иначе тренированные пальцы держали его, когда он думал, что его силы уже на исходе. Царапанье его кошек о твердую скалу походило на разъяренный скрежет зубов, который прекратился только тогда, когда он исчез из вида наверху.

Мы трое проследовали за ним без кошек.

Начало прохождения "Паука"

Казалось, прошли годы прежде, чем мы все прошли 30-ти метровый вертикальный участок скалы. Но все же не так долго для того, чтобы уже наступили сумерки? Внезапно стало очень темно, хотя часы показывали, что, несмотря на сгустившуюся мглу, был еще ранний день. Тяжелые облака скопились на небе, и на сей раз громоподобный рев, раздавшийся в скалах и откликнувшийся сотнями отголосков, не был звуком самолета, пролетавшего в опасной близости от нас. Это был настоящий гром.

К тому времени, как я догнал Фрица, другая связка ушла вперед. Они отвязались от общей веревки, чтобы добраться до “Паука” прежде, чем начнется буря.

Гроза привнесла мрачную, угрожающую, но величественную обстановку. Несколько минут назад, солнце сияло, по крайней мере, для людей внизу, в Гриндельвальде. Эта внезапная перемена была типична для Северной Стены; и мы были уже настолько знакомы с ее капризами, что приближение бури не вызвало паники.

В действительно, я сожалел, что не было времени, чтобы задержаться на месте, где Фриц ждал меня. В том месте было что-то таинственное; это было первое место, возможно, даже единственное на целой 1800 метровой Стене, где вы могли почувствовать себя комфортно. Было бы шикарно сидеть и отдыхать там, глядя вниз с великой стены на долину с окружающими холмами.

Но погода охотилась на нас, и мы последовали за другими.

На траверсе к "Пауку"

Скальный траверс к “Пауку” явно не прогулка. Но, по крайней мере, скалы на этом участке горизонтальны и расположение зацепов, следовательно, благоприятное. Да и участки льда, прорезающие скалы, были достаточно надежны, чтобы мы могли глубоко забивать в них крючья.

Мало того, что траверс неописуемо прекрасен с эстетической точки зрения, он еще объективно потрясающе безопасен, на что мы почти не обратили внимания из-за приближающейся бури. Я не могу припомнить, кто первый дал ему название “Траверс Богов”, но это вполне подходящее название.

"Паук". Фото Wendy Bumgardner

Мы достигли “Паука”, большого ледового пятна на Стене, быстро и не сталкиваясь с какими - либо большим трудностями. У нас не было времени, чтобы исследовать местность и ландшафт более детально, возможность потратить на это время была упущена. Небо тем временем приняло иссиня-черный оттенок, а затем и вовсе исчезло за клочьями тумана, нахлынувшего на Стену, то опускающегося на нас, то поднимающегося снова, чтобы на секунду открыть вид, а затем превратившегося в толстое одеяло тучи.

Начиналась буря, пошел дождь со снегом; вспыхнула молния, и грянул гром. Мы все еще видели Хекмайера и Фёрга, уже по пути к ледовому склону “Паука”, на расстоянии в полторы веревки от нас; мы последовали за ними.

"Траверс Богов" и "Паук". Фото capgwlan

Как я уже объяснил, имя “Паук” было дано этому отвесному участку фирна и льда, разместившегося высоко на почти вертикальной Стене из-за белых полос, расходящихся из него во всех направлениях, как ноги паука или пальцы ладони. Особенно много полос идет вверх - в трещинах и кулуарах к снежной шапке вершины - и вниз к “Смертельному Биваку”.

Но никто не предполагал, насколько верным было это название, данное еще до того, как мы добрались туда. Мы тоже не отдавали себе в этом отчета, пока не прошли первую веревку. Мы не предполагали, что этот “Паук” из снега, льда и скал мог стать смертельной западней.

Когда идет град или снег, лед и лавинки снега, скатываясь с острого фирнового гребня вершины, разгоняются по каналам трещин и кулуаров, с ускорением вылетают на “Паук”, и там, слившись в яростном желании разрушения, проносятся поперек тела “Паука” и, наконец, устремляются вниз, сметая и забирая с собой все, что не является частью монолита скалы.

И при этом нет никакого выхода из “Паука” для тех, кого застала врасплох непогода и лавины.

Мы не знали этого тогда, но очень скоро мы это поняли.

Очень скоро.

Моментально…

На "Пауке"

Я был уже на льду “Паука” и вырубил неплохую полочку, на которой я был в состоянии стоять весьма крепко без кошек. Я чувствовал себя в безопасности благодаря надежно забитому ледовому крюку. Веревка была пропущена через карабин, висевший на кольце крюка Фрица, который продвигался приблизительно в 20-ти метрах выше меня.

Его размытый силуэт проглядывался через туман и падающий снег. Вскоре он исчез из моего вида, поглощенный туманом. Завывание шторма и скрежет града были тревожными. Я пытался пробиться взглядом сквозь серые завесы, чтобы мельком увидеть Фрица, но напрасно. Только серость и мгла… Вой ветра усилился, поднимаясь до страшных нот - стук и скрежет, свист и шипение.

Это не было голосом шторма, разрастающегося из дикого танца льдинок и снежинок, это что-то другое. Это была лавина и, как ее предвестники, камни и куски льда! Я поднял рюкзак над головой, вцепившись в него крепко одной рукой, в то время как другой держал веревку, которая тянулась к моему напарнику. Я вжался в лед стены, как раз тогда, когда весь вес лавины обрушился на меня.

Скрежет и стук камней по моему рюкзаку были проглочены грохотом и ревом лавины. Она хватала и тянула меня с устрашающей силой. Смогу ли я пережить такой напор? Едва ли… Я задыхался, пытаясь, прежде всего, удержать свой рюкзак, который вырывался из моих рук и также помешать бесконечному потоку мчащегося снега, набиться между мной и ледовым склоном и выдавить меня с моей полочки. Я даже не знал, стоял ли я все еще, или катился вниз. Выдержал ли ледовый крюк? Нет, я все еще стоял, и крюк был все еще надежен, но давление становилось невыносимым.

Лавинка на стене. Фото 1nick carter

И Фриц мог сорваться в любой момент. Стоя там, на открытом месте, он не мог, вероятно, противостоять ярости лавины … она должна была смести его со своего пути… Мои мысли были весьма ясны и логичны, хотя я был уверен, что эта лавина должна вышвырнуть нас всех с “Паука” вниз, к основанию могущественной стены.

Я боролся только потому, что любой человек продолжает бороться, пока в нем есть жизнь. Я все еще держал веревку одной рукой, настроенный сделать все, что было в моих силах, чтобы удержать Фрица. В то же время я начал задаваться вопросом, были ли мы уже настолько высоко на “Пауке”, что он не докатится до скал, а останется висеть на ледовом склоне, если сорвется, пролетит мимо меня и повиснет на всей длине веревки двадцатью метрами ниже?

И смогу ли я выдержать удар, если Фриц врежется в меня? Все эти мысли были спокойны, без доли паники или отчаяния. На это у меня просто не было времени. Когда Фриц сорвется? Казалось, я стоял в этом сокрушающем, летящем Аду долгие годы. Может, камни перебили веревку, и Фриц, улетел, лишившись страховки? Нет, если бы это случилось, конец веревки упал бы ко мне. А она была все еще натянута вверх, значит, Фриц еще каким-то образом держался…

Давление уменьшилось, но у меня не было времени сделать вдох или крикнуть прежде, чем последовала следующая лавина. Ее ярость превысила неистовство первой, она должна была покончить с нами. Даже эта констатация факта была почти объективна. Было странно, что никакие важные мысли не тревожили меня, типа того, что я бы мог добиться большего в своей жизни. Не было и сцен из жизни, пробегающих перед глазами.

Мои мысли были почти банальны, смешны и незначительны. Я чувствовал небольшую обиду на то, что критики и умники, а также Гриндельвальдский могильщик, который причислил нас, как и всех тех, кто пытается покорить Северную Стену, к своим клиентам, были правы. Тогда я вспомнил несчастный случай на Западной Стене Штурцхан в горах Тотен, годы назад.

Я пробовал пройти ту трудную стену зимой и упал на 45 метров. И в том случае, моя жизнь не пробежала у меня перед глазами, и у меня также не возникло чувство отчаяния из-за того, что я очень любил жизнь. Неужели все меняется, когда переступаешь эту черту? И теперь, я был все еще жив; мой рюкзак по-прежнему защищал мою голову; веревка все еще была продернута через карабин; и Фриц еще пока не упал.

Тогда новое, невероятное, и в этот раз потрясающее осознание пришло ко мне. Напор лавины прекратился. Снег и лед звенели далеко внизу. Даже яростный рев шторма казался теперь, когда лавина утихла, нежным шепотом.

И тут, вибрируя, через серый туман, раздались первые крики, подхваченные утесами, окружающими “Паук” и донесенные людям, едва способным осознать невероятную правду. Выкрикивались имена, и голоса отвечали: “Фриц! Хайни! Андерль! Вигерль!” Я осознал, что мы все живы. Они были все живы, и я тоже. Самое большое чудо Айгера произошло. “Белый Паук” не взял жертв.

Но было ли это действительно чудо? Гора была добра? Верно ли было сказать, что “Паук” пожалел жизни своих жертв?

Айгер. Фото Lawrie Brand

Альпинисты не сверхчеловеки, они - вполне прозаичные люди. Такие размышления могут быть объяснены только первым всплеском радости возвращения к жизни; они не имеют шанса на то, чтобы отрезвить наше мировоззрение. Чудо и милосердие не в моде у природы, тем более в горах, сегодня были результатом желания человека поступить правильно даже в моменты самой страшной опасности.

Разве можно сказать, что нам просто повезло? Известный человек однажды сказал: “В конечном счете, везет тому, кто борется до конца”. Я не столь самонадеян, чтобы утверждать, что мы, альпинисты, всегда используем полностью все возможности. Но мне кажется, что одно из высказываний Альфреда Вегенера соответствует нашей ситуации на “Пауке” Айгера как нельзя лучше.

Он говорил: “Удача – последняя пуля в барабане”. Наш револьвер был пуст…. Каспарек стоял на 20 метров выше меня на ледовом склоне. Когда он услышал приближение лавины, он моментально попытался забить ледовый крюк. У него не было времени, чтобы испугаться даже на долю секунды. Крюк был забит только на несколько сантиметров в лед, и весьма непрочно, когда пошла первая лавина. Несмотря на опасность, даже в то время, когда лавина с ревом неслась вниз, на него, он думал о недобитом крюке. Он должен был быть забит надежно, он не должен был вырваться под ударом несущихся каскадом масс снега и льда, и падающих камней; поэтому Каспарек держал его, прикрывая рукой.

Камни били его по руке, срывая кожу. Он испытывал ужасную боль, но его желание удержать крюк было больше. И в течение короткого перерыва между первой и второй лавиной, он всадил крюк в лед до кольца, и быстро вщелкнул в него самостраховку. И именно поэтому Фриц не сорвался… И только потом, когда напряженность момента прошла, я вспомнил, что я тоже пристегнулся самостраховкой к своему крюку для большей надежности в течение этого же перерыва.

Лавина застала Хекмайера и Фёрга врасплох, на скальном выступе, приблизительно на 20 метров ниже утеса, возвышающего над “Пауком”. Благодаря форме выступа, лавина разделилась недалеко от них на два отдельных потока, но снег, и ледовая крошка, летящие вниз по каждому из них, были достаточно сильны, чтобы смести альпинистов со своего пути. Ни один из них не мог организовать себе самостраховку, забив крюк, не только потому, что не было времени, но и потому, что у них не было ни одного крюка.

Вся коллекция была тогда на мне: благодаря тому, что я был последним в связке, я нес приблизительно 9 килограмм железа, которое я выбил из скал и льда. У Хекмайера был только ледоруб, чтобы удержаться. Река льда захлестнула его по бедра и угрожала унести, как опавший лист; но он сумел выдержать яростное давление. В то же самое время он проявил себя как надежный напарник по связке и как выдающийся руководитель восхождения. Несмотря на его собственное печальное положение, Хекмайер нашел время, чтобы подумать о своей второй половинке, стоящей ниже его на открытой вершине склона.

Вцепившись в ледоруб одной рукой, как за якорь, второй он схватил Фёрга за воротник и крепко держал его. И таким образом они оба пережили налет лавин. Только теперь, когда опасность была позади, Фриц почувствовал острую боль в своей руке с содранной кожей. Только тогда он крикнул Хекмайеру и Фёргу. “Сбросьте мне веревку, я ранен”.

Ушло много времени на то, чтобы связать веревки и бросить их вниз, к месту, где стоял Фриц. И даже тогда не хватило 10 метров, поэтому Каспареку пришлось пролезть это расстояние без страховки. Как же прав Вегенер! Удача – действительно результат последних запасов, последний патрон в обойме. Вот как Хекмайер описывал конец лавины и свою радость при обнаружении, что мы были все еще живы:

Постепенно становилось светлее, и напор ослаб. Мы уже поняли, но еще не могли поверить, что все закончилось благополучно. А как же другие? Туман рассеивался - и там – “Вигерль”, крикнул я. “Они все еще держатся!” Это казалось нереальным, настоящим чудом. Мы стали кричать, и они нам ответили. Неописуемая радость охватила нас. Только тогда ощущаешь, насколько сильным может быть дух товарищества, когда снова видишь друзей, которых считал уже погибшими…

Мы все собрались вместе на верхней части “Паука”. Наше чувство восторга при взгляде на лица товарищей было неописуемым. В качестве подтверждения нашей дружбы, мы решили снова связаться вчетвером одной веревкой и следовать так до самой вершины.

И нашим лидером должен быть Андерль. Лавины “Паука” не были в состоянии сорвать нас со Стены, но им удалось смести с нас последние, мелкие остатки наших скупых и эгоистичных амбиций. Единственным противовесом этой величественной стене была испытанная сила дружбы, стремления и понимание, что каждый из нас выкладывается по полной. Каждый из нас был ответственен за жизни других, и мы больше не хотели идти раздельно. Мы преисполнились искренней радостью. От нее возросла уверенность в том, что мы поднимемся по Стене на вершину и найдем дорогу назад в долину, где живут люди. В таком приподнятом настроении группа продолжила восхождение.

Наше восхождение ярко освещалось и привлекало интерес общественности, хотя мы тогда этого не знали, и не подогревали интерес к своему восхождению; но любопытно отметить, как события на Северной Стене преломлялись в глазах наблюдателей снизу.

На нас глядят в бинокли, трубы сотни глаз...

Вот как Ульрих Линк, известный Мюнхенский журналист, сообщал о своих наблюдениях в Кляйне Шайдигг:

В субботу приблизительно в 12.30 пополудни, была замечена смена погоды на Айгере. Серое, как сланец, угрожающе темное облако покрыло Долину Лаутербруннен. В это время эти четыре альпиниста, после пяти часов невероятных усилий, пересекли “Диагональный кулуар”, возможно, самый тяжелый участок на всей Стене…

В час все четверо шли гуськом по левому краю снежного поля. Хекмайер, по роду деятельности гид и, вероятно, самый знающий и самый опытный на льду, шел впереди. В течение получаса туча скрывала альпинистов от наших глаз. Примерно в 13.30 Стена вновь озарилась светом. К тому времени они прошли «Траверс богов», и первый уже достиг выхода на снежник, названный “Пауком”. Хекмайер лидировал превосходно - он был первым весь день – по направлению к “Пауку”. Каспарек и Харрер тем временем отдыхали у выхода на снег. С 15 до 15.30 Стена еще раз закуталась в облако. Затем небо прояснилось снова, все помчались к телескопам.

У телескопа

Лидер второй связки шел траверсом от скал по “Пауку”. В это время Хекмайер достиг выхода скал в верхней части снежника. Вторая связка двигалась медленнее, но так же уверенно и осторожно, как и первая. Хекмайер и Фьёрг теперь достигли высоты 3600 метров, было 15.50. Тучи снова закрыли стену, и мы были отрезаны от них вместе со своими опасениями и надеждами. Вершина была все еще более чем на триста метров выше этих четырех мужчин.

Погода снова испортилась. Час за часом, длилось томительное ожидание, и невозможно было предвидеть, закончится ли все это хорошо или плохо. Долина Лаутербруннен лежала под грязным серым покрывалом; Юнгфрау и Мюнх были укутаны в облака. Ледники отблескивали светло-голубым и синевато-зеленым цветами. Иногда открывался клочок синего неба между дождевыми тучами. Гроссе Шайдегг, где-то там, на горизонте, был еще отчетливо виден, но погода неумолимо ухудшалась.

Тем временем, вторая команда должна была быть в Трубе на “Пауке”. В 16.25 начался небольшой дождик, а ровно через пять минут сильный, шумный ливень, как будто тучи прорвало. Ливень, должно быть, ударил по Стене и этим четырем альпинистам, как цунами. В смущенном гуле голосов прорывались нотки приглушенной тревоги. Вся Северная Стена превратилась в один миг в бушующий водопад. Вода низвергалась вниз по утесам десятью - пятнадцатью широкими потоками белой пены.

Болельщики

Изумительная радуга засверкала и широко выгнулась над Альпийской долиной у реки; но никому не досуг было следить за этой удивительной игрой света. Там наверху, двое мужчин, должно быть, стоят на снежном склоне, сопротивляясь неистовой силе наводнения, льющегося вниз на них.

Смогут ли они удержаться? Наконец, облако поднялось. Все припали к телескопам. Вот он, огромный снежный склон… а вот и альпинисты, оба поднимаются медленно и уверенно. Они пережили напор стихии. Фёрг и Хекмайер, вероятно, были на более защищенном участке, поскольку они сумели добежать до скалы на краю снежника.

Но вот тучи опустились снова … В 18.45 все четверо мужчин воссоединились и двигались к верхнему краю снежного поля. В 19 часов они достигли его; в 20 они все еще продвигались дальше, либо потому, что они все еще не нашли место для бивака, либо решили идти вперед, пока это позволял дневной свет, что бы подойти как можно ближе к вершине. Теперь они достигли 3700 метров, поднявшись высоко над “Пауком”, замечательная работа, проделанная за четырнадцать часов.

В 20.20 снова пошел дождь. В течение коротких интервалов, когда позволяли просветы в облачности, мы наблюдали, как восходители поднимались выше и выше. В 21 час они все еще двигались, вероятно, готовя свой ночлег; третий бивак для Каспарека и Харрера, и второй для Фёрга и Хекмайера. Конечно, это будет жестоким испытанием, в мокрой одежде, на абсолютно неподходящем для отдыха месте. Но все четверо закалены как сталь…

Десять часов. Стена погружается во мрак. С этого момента эти четверо мужчин должны выдержать долгие ночные часы; у них достаточно провизии на шесть дней. Возможно, им удастся ненадолго уснуть и, вероятно, они присядут на корточки вокруг своей кухни, сделают горячий чай и разогреют пищу. Теперь не может быть и речи об отступлении…

То сообщение от знающего и опытного журналиста является достоверным изложением фактов даже для альпиниста; и хоть оно написано в манере, которая захватила бы и непрофессионала, но без неуместного драматизма, и без дешевых сенсаций, высосанных из пальца. Правдивое изложение фактов, удачные наблюдения природы, скупое описание Стены являются сами по себе сенсационными.

Но Ульрих Линк был не прав в одном. Мы не могли присесть у нашей кухни. Для этого не было места, хотя приготовление пищи имело немаловажное значение. Что же касается размещения нашего бивака, за исключением участка выше трещины, ведущей к “Траверсу Богов”, нет ни единого места, где можно сидеть или где можно расположиться биваком без тщательной подготовки.

После того, как мы прошли лед, мы натолкнулись на выступ скалы, защищенный нависанием от падающих камней и лавин. Когда я говорю выступ, я не подразумеваю ровную удобную полку, на которой можно сидеть; он был слишком узким и острым для этого. Хекмайер нашел место, куда он смог надежно вбить крюк, потом терпеливо отыскал еще несколько трещин, куда удалось загнать крючья, чтобы повесить все вещи, а также закрепить себя и Фёрга.

Бивак

Для нас там не было места. Фриц и я устроили наше ночное местожительство приблизительно на расстоянии трех метров. Выступ был едва ли шириной в ботинок, и разве что позволил нам стоять вертикально, крепко прижавшись к скале, но мы умудрились вбить крюк, на котором смогли организовать страховку.

И даже после этого мы все еще не могли сидеть, настолько узкой была полочка. Но все-таки мы нашли решение. Достав содержимое из наших рюкзаков и повесив все на крюк, мы смогли поместить наши ноги в рюкзаки и так держаться. Мы были уверены, что так мы продержимся всю ночь, и так и вышло. Между нами и нашими друзьями мы натянули перильную веревку, по которой вперед и назад курсировала кастрюля с едой.

Фёрг принял на себя важную роль - повара экспедиции. Таким образом, даже если мы и не смогли присесть, как Линк себе это представлял, кипение кастрюли Фёрга привело нас в благодушное расположение духа. Ни один из нас не хотел никакой твердой еды, все, что было нам необходимо, это питье. Поэтому Людвиг варил кофе, в течение многих часов подряд. Как только очередная порция была готова, он делал глоток, а затем передавала по очереди нам.

Фриц, как истинный венец, был знаток кофе, и даже он удостоил похвалы варево Людвига. Но к хорошему кофе нужна сигарета, если вы курите, а Фриц был единственным настоящим курильщиком среди нас четырех. К сожалению, его сигареты не выдержали потоков дождя, града, снега, они были мокрые и смятые.

Фриц, не проронивший ни слова о своем самочувствии, не жаловавшийся из-за сильной боли в поврежденной руке, расслабился при мысли о сигаретах: “Эх, если бы только я мог зажечь сухую сигарету сухими спичками …”

Я отдал бы все, чтобы исполнить желание Фрица, но у меня не было сигарет. Тогда я вспомнил, как я встретил Фрица Каспарека впервые. Это было в начале тридцатых, когда я был молодым студентом с огромным желанием совершать восхождения, но не имевшим денег. То были дни, когда каждый, так или иначе, изобретал возможность нахождения в Доломитах в течение нескольких недель всего с тридцатью шиллингами в кармане.

Доломиты

Велосипед был единственными средством передвижения и, поскольку у каждого должны были быть права, чтобы ездить на нем в Италии и, поскольку права стоили денег, мы часами шли пешком, чтобы добраться от одного горного массива до другого. Однажды я оставил свой велосипед на границе и пошел пешком по Италии.

Есть песня старых бродяг Эрманна Лонса, в которой поется: “Я никогда, никогда не сдамся”. Я хотел есть, и еще больше пить, но я помнил о моем худом кошельке, проходя мимо гостиниц и магазинов, с самыми великолепными фруктами и деликатесами в витринах.

Какой-то путник подошел ко мне. У него был тоже огромный рюкзак, рюкзак типичного альпиниста; у него также была копна светлых волос, пара удивительных глаз и загорелое лицо. Мы оценили один другого, взаимно признали родственную душу друг в друге, кивнули.

Тогда светловолосый, направляющийся к австрийской границе, поздоровался: «Привет, ты кто? Откуда? Куда?»

«Я – Хайни Харрер из Граца,» - сказал я ему, «направляюсь в Доломиты»

«А я Фриц Каспарек из Вены». Фриц Каспарек… Я уже знал это имя. Он был одним из самых смелых и опытных альпинистов Вены.

Эта венская молодёжь прошла столб на Мармолате, Северную Стену Западного Цинне, Северную стену Адмонтер Райхенштайн,

Массив Адмонтер Райхенштайн

неисчислимое количество других очень сложных и новых маршрутов. Он был только годом или двумя старше меня, но я обращался к нему “Сэр” из уважения к его известной репутации.

“Ерунда”, говорил он, мотая головой. “Я - Фриц, а ты - Хайни, и все”. И затем без обиняков: “Хочешь есть? Пить? Нет денег, а?” Я кивнул. Каспарек снял со своих плеч рюкзак, заманчиво махнул в сторону травы на краю дороги, сел и достал огромный кулек великолепных груш и персиков.

“Поешь!” - предложил он. Я не ждал второго приглашения. Мы съели все фрукты, ножки, листики и семена, и я должен честно признать, что Фриц съел в два раза меньше чем я. Он засмеялся, встал, пожал мою руку. “Надеюсь”, - сказал он, “мы с тобой еще встретимся”. Он направился в сторону австрийской границы, а я стоял, еще долго глядя ему вслед.

Я не подозревал тогда - и это не был бы Фриц Каспарек, если бы он обмолвился хоть словом о том, что купил те фрукты в качестве провизии для поездки в Вену за свои последние пенни. В результате он должен был крутить педали своего велосипеда 480 километров до Вены без гроша в кармане и без всякой еды.

Возможно, он воспользовался своим бесстыдным венским очарованием, чтобы заполучить приглашение от одного или двух фермеров на стакан молока, я не знаю. Но читатель поймет, насколько я сожалел тогда, будучи на Северной Стене, что я не мог вручить Фрицу пачку сухих сигарет и сказать: “Кури!” - так же, как он когда-то протянул мне кулек фруктов на раскаленном шоссе и сказал: “Ешь!”

С такими закатами на Айгере команде не повезло

Было 23:00. Людвиг перестал заниматься стряпней, и “удалился, чтобы отдохнуть”. Даже здесь, на этой высоте в 3750 метров, и в 1500-х метрах от ближайшей горизонтальной поверхности, он не мог отказаться от комфортных тапочек. Андреас подвис на вбитых крючьях, чтобы устойчиво держаться на стене, а его голова опиралась на широкую спину Фёрга.

Следующим утром мы обнаружили, что Фёрг сидел неподвижно, не шевелясь, так, чтобы сон Хекмайера был безмятежен. Фриц и я натянули на себя спальные мешки и палатки; засунули ноги в рюкзаки, поддерживающие нас, и очень скоро я услышал глубокое, ровное дыхание моего друга, спящего рядом со мной.

Через небольшое окно в палатке я видел, что на небе нет звезд, и погода все еще плохая, шел снег. Сорвался случайный маленький снежный обвал, но снег проскользнул по ткани палатки, с нежным шуршащим звуком, как будто бы кто-то погладил ее рукой… Я не беспокоился о погоде. Я был охвачен чувством полного умиротворения, не смирения с нашей долей, а уверенности в том, что, независимо от того, какая будет погода, мы достигнем вершины завтра и после этого окунемся в безопасность долины.

Айгер из снов художника Anthony "Ginger" Cain

Это чувство умиротворения разрослось до осознания счастья. Люди часто испытывают счастье, не осознавая этого; только позже мы понимаем, что в тот или иной момент мы были счастливы. Но здесь, на нашем биваке, я не просто был искренне счастлив; я еще и понимал это. Этот, третий бивак для Фрица и меня на Северной Стене, был наименее удобен с точки зрения размещения; несмотря на это, он был лучшим.

И если вы спросите, почему - причиной был отдых, спокойствие, радость, большое удовлетворение, которым все мы наслаждались там. Если бы, в течение тех долгих часов, когда мы были оторваны от внешнего мира, один из нас сдался или потерял терпение по отношению к другому; если бы, движимый инстинктом самосохранения, один из нас подумал о попытке спасти свою собственную жизнь, бросив остальных – никто бы его не обвинил.

Его напарники не отвернуться от него, хотя, возможно, будут в дальнейшем относиться к нему прохладнее. Если, внизу, в долине, люди встретят его радостно и со всеми почестями, его друзья никогда не скажут дурного слова. Но то, особенное счастье, которое рождается в единении общего порыва, обойдет его стороной и не принесет радости.

Все мы четверо на том биваке на Стене Айгера были счастливы. Пусть шел снег, и снежинки водопадом стекали по нашим палаткам, но наше счастье было неотрывно связано со всем этим. Оно позволяло думать о хорошем, и помогало уснуть…

Айгер - гора счастья. Художник Anthony "Ginger" Cain

Испытание самого себя – выражение, без сомнения, преувеличенно описывающее здоровый, честный опыт, и противоречит холодному расчету, который каждый альпинист отдает себе. Но основная ошибка состоит в предположении о том, что это чрезвычайное испытание себя и есть главная движущая сила альпинизма.

Это - предположение, придуманное последними невеждами, потому что они не смогли придумать никакого лучшего объяснения тому, чего сами не могут понять и чего лично никогда не испытали. Я действительно не могу сдержать улыбку, когда представляю себе лицо Фрица Каспарека, если один из этих всезнаек спросит его, совершил ли тот восхождение, чтобы самоутвердиться.

Интервьюер без сомнения удалился бы, испытывая дискомфорт, раздавленный едким ответом, изложенным в тех известных венских словах, которые так сложно перевести на литературный немецкий. Конечно, ни один альпинист не совершает трудного восхождения, чтобы испытать себя.

Если во время чрезвычайной опасности на горе он думает сначала о своих напарниках по связке, если он подчиняет личное благополучие общему благу, то он автоматически проходит тест; и, таким образом, пройдет его в любом из случающихся бедствий, наводнении или пожаре. Такой человек, несомненно, не прошел бы, посвистывая, мимо раненых людей на дороге; он оказал бы помощь. Для него очень важно осознание того, что он сделал, все что мог.

Страстное желание доказать свою исключительность никогда не может быть главной движущей силой, которая заставляет его покорять сложнейшие вершины. Меня очень раздражают те писаки, которые характеризуют альпинистов, выходящих на предельно сложные маршруты, как психически ненормальных.

Я не могу представить себе более нормальных мужчин, чем мои три компаньона на Айгере. Да, положение, в котором мы оказались, было весьма не тривиальным; но реакция моих друзей в этот необычный момент была совершенно нормальна.

Фриц хотел сухих сигарет; Людвиг переобувался в удобные, мягкие тапочки для бивака; и Андреас, забивший в стену свои крючья, защищенный широкой спиной Людвига, спал спокойным сном.

Сон на Северной стене. Художник Horsley Freya

Мир и гармония той ночи под открытым небом позволили мне умчаться прочь в сумеречный мир между пробуждением и сном. Мое тело, почти лишенное духа, было в покое. Холод не докучал; он служил лишь напоминанием о том, что я висел на огромной стене горы, и находился в несколько стесненном положение, в заложниках у рюкзака, на нашем биваке.

Но это тоже меня не трогало. Здесь, как и в других местах в жизни, счастье рождалось из контраста. После пережитой схватки с лавинами несколькими часами раньше на “Пауке”, ночевка на биваке казалась нам раем. Я проснулся от значительного снежного обвала над нашей палаткой.

Рассвет мерцал через небольшое окно; новое утро приближалось.

К сожалению, оно не было озарено великолепной игрой света восходящего солнца, ни ясным светло-голубым небом, в котором звезды затуманивались светом нового дня; его приближение было мглой, выходящей из серого тумана. Стянув наши спальники, мы попали в зиму.

Снегопад продолжался, и все острое или угловатое было оштукатурено свежим снегом. Выступ, на котором мы коротали ночь, тоже растворился в снегу. Наши друзья, несколькими метрами ниже, напоминали мраморные скульптуры, застывшие на постаментах. Мысль о том, что в этой абсолютно дикой природе, люди выжили, и даже планировали выбраться отсюда, в тот же день, из этой западни на вертикальной скале, отполированной льдом и покрытой снегом, казалась смехотворной.

Но мы были действительно живы; и мы не только планировали подняться отсюда вверх, мы были уверены, что сумеем сделать это. Мы слышали рев бури, завывающей на гребне над нами. Там, где стояли мы, ветра не было. Только лавины, сходящие вниз и проносящиеся вдаль мимо нас, рождали ветер.

Мы изучили их расписание и распланировали наши действия, сообразуясь с полученными знаниями. Было страшно даже подумать о том, в каком плачевном состоянии мы бы могли оказаться, будь мы там, на Стене, если бы нам все еще предстояло пройти ледовый склон “Паука”. Те небольшие обвалы, которые летели на нас с гребня, были только началом больших лавин, которые, подпитавшись от многочисленных кулуаров выше, неслись сейчас по склонам “Паука”.

Нам повезло добраться до той высоты, на которой мы сейчас находились. Но скоро мы поняли, что наша висячая ночевка будет казаться легким испытанием по сравнению с тем, с чем мы еще должны будем справиться сегодня. Мы были в хорошей форме. Боль в руке Каспарека, казалось, утихла.

Благодаря широкой спине Фёрга, Хекмайер шикарно выспался. Фёрг уже занял свой пост повара. Он сварил целую кастрюлю кофе, растопил шоколад в сгущенном молоке, и в целом приготовил прекрасный и сытный завтрак. Во время поглощения этого великолепия, мы провели военный совет. Погода изменилась, как мы и ожидали – в худшую сторону. Она была такой же плохой, как и всегда, когда люди оставались на Стене в течение нескольких дней подряд. У нас было достаточно пищи и топлива, чтобы отсидеться на биваке несколько дней.

Но чем это нам поможет? Даже если погода наладится завтра или через день или через три дня, состояние Стены сразу не улучшиться, скалы придут в норму только через несколько дней после непогоды. Неужели мы позволим изнурить себя, сидя и выжидая? “Лучше сорваться, чем замерзнуть”. Это поговорка Мишеля Иннеркофлера, самого старого из известной династии гидов в Доломитах. Мы не думали о падении, и еще меньше об отступлении из-за того, что Стена облачилась в зимний наряд.

Мы решили идти дальше. Как только решение было принято, я уменьшил вес наших рюкзаков, сбросив вниз в пропасть ту часть снаряжения и провизии, которая казалась лишней. Среди всего прочего была целая буханка хлеба, которая исчезла с большой скоростью в тумане под нами.

Я вырос в суровых условиях и прежде никогда не выбрасывал ни кусочка хлеба; но теперь это действо казалось мне почти символическим - мы отрезали путь к отступлению. “Вперед” - был теперь единственный путь; возврата назад нет. Прошлое было забыто и только будущее имело значение; а будущее пролегало по засыпанной снегом, покрытой льдом стене к вершине.

Мне кажется, ни один человек не может собрать в кулак всю свою волю, все свое стремление, всю свою энергию для решающего отчаянного броска, пока он не убежден, что последний мост за ним сожжен и отступать некуда, возможно движение только вперед.

Мы шли дальше. Андерль поведет нас на вершину Стены; это станет звездным днем Хекмайера. Сегодня, когда я сижу, и пишу эти строки, я твердо убежден, что мы все выбрались бы со Стены благополучно, даже не будь впереди Хекмайера; Фриц смог бы пройти Стену даже в одиночку, несмотря на его раненную руку.

Но, без лидерства Андерля, мы никогда не сделали бы это так замечательно, и нам пришлось бы, вероятно, еще раз заночевать на Стене. Я думаю, это бы нас не погубило, мы все были достаточно подготовлены, сильны и бодры духом, чтобы пережить и не такое. Но станем ли мы хоть на йоту хуже, или корона упадет с нашей головы, если мы, с должным восхищением признаем, что один из нас был лучшим?

Мы снова связались вчетвером одной веревкой. Порядок был теперь такой: Хекмайер, Фёрг, я и Каспарек, который шел сегодня последним, чтобы не выбирать веревку своей поврежденной рукой. Хекмайер столкнулся с проблемами уже в самом начале.

Первое решение, которое нужно было принять, какой из двух маршрутов выбрать? Камин с нависающим льдом, который казался чертовски сложным, но защищенным от снежных обвалов; или вверх по крутому, ледовому кулуару левее камина, по которому, время от времени, спускались небольшие лавины? Он выбрал камин, и Фёрг страховал его через немедленно забитый крюк.

Но камин оказался настолько трудным, что даже навыки Хекмайера оказались бесполезны. Итак, ему пришлось возвратиться назад и попробовать подъем по кулуару, сначала изучив расписание лавин.

Подъем по кулуару

Снег продолжал идти, и теперь, когда наступил день, это был влажный тяжелый снег, тот самый, который легко скользит и прибавляет скорости лавинам. Но и без лавин кулуар был настолько труден, что даже Хекмайер в нем дважды сорвался, и только с третьей попытки, собрав все силы для атаки, он смог подняться на гребень скалы слева от кулуара.

Там он сбил снег и лед ударами ледоруба и вырубил удобную ступень для ног.

“Лезьте”, сказал он. Фёрг полез вверх, а мы последовали за ним. Потом Хекмайер продолжил подниматься по маршруту, который требовал от нас полной отдачи сил. Он не мог позволить себе понапрасну тратить время, поскольку должен был успеть дойти до следующего безопасного места в перерыве между лавинами, прежде, чем случится новый снежный обвал. Правда, тут не было каких-то безопасных мест; ступень во льду, крюк для страховки, было лучшим, на что мы могли здесь надеяться.

Но чем выше мы поднимались, тем тоньше становился слой льда в кулуаре; настолько тонким, что уже нельзя было вырубить ступени, и лед перестал держать крюк. Стальные лезвия проходили сквозь лед, ударялись о скалу под ним и просто отскакивали.

Непогода...

Мы все шли на одной веревке. Если бы первый сорвался, и второй не смог бы удержать его, я был бы тем, кто должен попытаться предотвратить падение. И если бы они сдернули за собой и меня, то весь вес пришелся бы на Фрица.

Мы знали, что ни один человек не мог бы удержать троих на этом участке. Никто не знал этого лучше, чем Хекмайер, который быстро продвигался вперед, и, при этом, должен был двигаться, как можно более надежно. Он, как бы, пытался принести нам освобождение.

И один раз мы были в шаге от смерти. Я стоял на маленькой возвышенности, а Фриц подо мной. В 30-ти метрах выше меня стоял Фёрг, страхуя Хекмайера, который боролся с обледенелой скалой, предательскими ледовыми кулуарами, снежными обвалами высоко в тумане над нами и падающим снегом.

Мы не могли видеть ни одного, ни второго. Фриц присоединился ко мне на моей возвышенности. Команда Фёрга о том, чтобы подниматься, еще не поступила. Мы слышали голоса и короткие, приглушенные крики. Что же там не заладилось? А потом мы слышали лишь невнятное бормотание.

В этот момент пласт снега сошел на нас. Это не было чем-то особенным, и мы уже вполне к такому привыкли; но снег не был чисто белым. Снег был заляпан кровью. Определенно кровью, потому что следующей вещью, которая докатилась на нас, была упаковка из-под бинта и маленький пустой аптечный пузырек.

“Эй!” - орали мы. “Что случилось?” Никакого ответа. Мы ждали, казалось вечность, мучимые сомнениями и беспокойством. Потом, согласно графику, следующая лавина понеслась с дикой силой. Только когда она прошла, мы услышали команду, приглашающую нас идти дальше.

Фёрг выбирал веревку так напряженно, что я задыхался. Но я понимал, насколько тяжело ему было работать с обледеневшей веревкой. Не оставалось времени, чтобы лезть аккуратно, согласно правилам. Время – стало нашим девизом, если мы планировали выбраться со Стены.

И очевидно там наверху случилось что-то, что вызывало большую задержку. Что же это могло быть? Когда я достиг точки, на которой стоял Фёрг, камень упал с моей души.

Л.Фёрг на стене

Они оба были живы и пострадали не серьезно. Рука Фёрга была перевязана бинтом с пятнами крови, но Хекмайер был уже веревкой выше, на крошечной, вырубленной, хрупкой площадке.

Позже, он рассказал в своей сухой, но живописной манере, как Фёрг получил свою травму: -

Мокрый снег тяжело падал. Уже в течение долгого времени не было лавины. Поэтому быстрее, под навес! Проклятье…, лед на скале истончился, и крюки больше не держаться. При втором ударе они насквозь проходят через лед и сгибаются о скалу.

Стоять на маленьком выступе я смог, только поставив вместе ноги в кошках, потому что полоса старого льда в кулуаре была очень узкая, а натечный лед, покрывавший скалу, был слишком тверд, гладок и тонок. Острие ледового крюка, за который я держался изо всех сил, вошло на небольшую глубину, как и клюв моего ледоруба. Внезапно крюк вылетел, и одновременно выскочил мой ледоруб.

Если бы ноги были широко расставлены, я, возможно, сохранил бы равновесие. Но со сведенными ногами, надежды не было.. Я крикнул, “Держи, Вигерль!” И сорвался. Вигерль вроде стоял надежно. Он отпрянул как можно дальше, но я летел прямо на него - не по воздуху, поскольку кулуар не был отвесным, но с быстротой молнии скользил по льду.

Как только я упал, я начал зарубаться, чтобы не полететь кубарем. Вигерль отпустил веревку, и поймал меня своими руками, и один из зубьев моих кошек пробил его ладонь. Я, было, начал кувыркаться, но в доли секунды успел схватился за веревку от страховочного крюка, и это позволило мне вскочить на ноги.

Я вонзил все двенадцать зубьев моих кошек в лед – и устоял. Сила, с которой я врезался в Вигерля, сбила его с ног, но ему тоже удалось задержаться, и вот мы стояли приблизительно на метр ниже станции на крутом льду без каких-либо ступеней для ног. Один большой шаг и мы вернулись к месту страховки.

Крюки вылетели, и я немедленно перебил их снова. Все это заняло всего несколько секунд. Нас спас рефлекс; наши друзья, стоящие веревкой ниже и связанные с нами, даже не заметили, что что-то произошло. Если бы мы не остановили наше падение, то сдернули бы их со Стены вслед за собой.

Тем временем Вигерль снял свою рукавицу. Хотя кровь била струей, она была темного цвета, а значит, это не могла быть разорванная артерия. Я быстро взглянул вверх на стену; слава богу, не было пока еще очередной лавины, летящей вниз. Сняв рюкзак, достав бинт, я перевязал руку Вигерля. Он был очень бледен; фактически, если он и был какого-либо цвета вообще, то это был зеленый.

“Ты плохо себя чувствуешь?” спросил я.

“Сам не знаю ” отвечал он. Я встал так, чтобы он не смог упасть, и убеждал его немедленно собраться с силами. И вот когда пригодилась небольшая баночка сердечных капель из аптечки.

Преданная своей профессии Доктор Беларт из Гриндельвальда заставила меня взять их с собой на случай крайней необходимости, добавляя: “Если бы у Тони Курца эти капли были с собой, то он, возможно, пережил бы то суровое испытание”. И мы должны были воспользоваться ими только в случае крайней необходимости. На бутылке было написано… “десять капель”. Я просто влил половину содержимого в рот Вигерля, и сам выпил все, что осталось, поскольку хотел пить.

Мы закусили несколькими таблетками глюкозы, и вскоре пришли в норму. Было время лавины, но я не видел никаких признаков ее приближения. “Слушай, я попытаюсь пройти еще раз, ” сказал я ему. “Хорошо”, ответил он, “но, пожалуйста” - и его голос был все еще слабым - “больше не используй меня в качестве матраца”.

Я двинулся вверх, и справился со сложной стенкой, на сей раз абсолютно благополучно, пройдя участок без промежуточных крючьев, чтобы проскочить как можно быстрее этот, действительно сложный и опасный, отрезок маршрута. Я поднялся где-то на 30 метров - почти полная длина веревки, не находя места для остановки; но, по крайней мере, мне удалось забить один маленький крюк в конце.

И только когда Хекмайер дошел туда, в тот момент, когда он закрепился на изящном маленьком крюке, вниз сошла лавина, которая потрясла нас своим видом внизу, как я уже описал.

Ей не удалось унести с собой Хекмайера и Фёрга, и никого из нас, но прошло еще много времени, прежде, чем я был рядом с Фёргом и мне удалось принять Фрица. Фёрг, с помощью веревки, поспешил присоединиться к Хекмайеру.

Я внатяг выбрал Фрица. Фактически, все мы подтягивали друг друга, поскольку время ускользало, а участок, который надо было пролезть, был опасным, отвесным и трудным; и мы еще не знали, как все сложиться. Я еще не разу не был на восхождении, в котором были бы такие гонки и соревнование со временем, как на этом Айгере.

Эта завершающая стена, в кольчуге изо льда и снега – бросала вызов лидеру, который прокладывал путь сантиметр за сантиметром. Мы продвигались вперед. Снег шел без остановки. Видимость была едва ли больше длины веревки.

Вдруг, сквозь тучу и кружащиеся хлопья, мы услышали крики, доносящиеся к нам, хотя мы не могли сказать точно, откуда они звучали. Крики могли исходить от вершины, или с Западного склона. Так или иначе, они приближались. Мы договорились, сразу же, не отвечать. Кто бы ни звал нас, они были слишком далеко, чтобы разобрать точно, что мы кричим в ответ. Наш крик мог бы начать спасательную операцию, которая, придя в движение, не могла бы быть остановлена без последствий. Это мог бы быть длинный спуск для кого-то с вершины в долину, выход спасателей, начало восхождения… один наш крик мог начать весь этот процесс, если бы они неправильно поняли нас … даже если бы мы просто прокричали приветствие…

Итак, мы поднимались с Андерлем во главе. Минуты превращались в часы. Мы шли вверх, метр за метром, веревку за веревкой. И вот мы слова услышали крики, на сей раз более отчетливые и близкие. Мы смогли различить, что это были не те голоса, что прежде. И снова мы не ответили. Мы узнали позже, что первыми голосами были крики Фрайзля и Бранковски, сильно переживающих за нашу судьбу и кричащих вниз со Стены. Во второй раз это был Ханс Шлюнеггер, самый известный гид Оберланда, кричащий сверху вниз, чтобы спросить, не нужна ли нам помощь. Правда, он и два парня из Вены, были одинаково убеждены, что в настоящее время скверная погода на заваленной снегом Стене лишала всякой возможности предоставить нам какую - либо помощь; но он и наши друзья были одинаково готовы помочь нам, или спасти нас, как только погода улучшиться.

Перед выходом на ледовый купол

В этом отношении я должен подчеркнуть снова самоотверженную готовность местных гидов. Эти две команды добрались до вершины самостоятельно, относительно легким классическим маршрутом по Северо-западной стене, но немедленно возвратились, не получив никакого ответа от нас. Очевидно, что после безнадежных новостей, принесенных теми, кто поднялся на вершину, чтобы искать нас, шансы на то, что мы еще живы, резко упали.

Несмотря ни на что, мы были все еще живы, и продолжали лезть вверх. Крутизна кулуара уменьшилась. Лавины теперь не могли навредить; они были здесь еще маломощными. И затем мы вышли из кулуара на ледовый склон.

Это было Предвершинное ледовое поле. Если бы мы только что не оставили позади Стену Айгера, можно было бы сказать, что это поле крутое; сейчас нам оно казался горизонтальным. Заключительный кулуар был позади нас; мы выбрались из лап “Паука”. Был полдень, когда Хекмайер вышел на пологий ледовый склон.

Час спустя, последний из нас, благополучно добрался туда же. Только ледовый склон отделял нас теперь от гребня, ведущего к вершине. Мы не пошли траверсом влево на гребень, а поднялись по диагонали направо, придерживаясь направления на вершину.

Оставался только ледяной склон вершины.

Даже этот последний довод Айгера, не шутка. Мокрый снег не плотно держался на фирне и льду под ним; он периодически соскальзывал вниз. Вот причина лавин Айгера. Мы не решались ускорить наш штурм. Крепко сидящая в нашем сознании мысль, что Стена еще нас не отпустила, не позволила нам расслабиться и беззаботно прогуливаться.

Андерль был все еще во главе, он шел так же расчетливо и аккуратно, как всегда. Он знал, что смена лидера будет сопровождаться манипуляциями с веревкой и потерей времени; но у первого был и положительный фактор - он мог отдышаться, ожидая, пока мы поднимемся следом по веревке, в то время как мы задыхались. Одновременно, это свидетельствовало о его работоспособности.

В этом месте я особенно ощущал отсутствие кошек. Несмотря на то, что Хекмайер вырубал, где необходимо, огромные ступени для меня, несмотря на то, что Фёрг внимательно выбирал веревку, которая шла ко мне, я не мог позволить себе ни малейшей ошибки. Я не осмеливался поскользнуться; но для этого требовалась большая отдача силы, чтобы удержаться лишь с шипами на моих подошвах.

Непогода. Фото hwackerhage

Снег шел сильнее, чем когда-либо. И при этом хлопья уже больше не падали вертикально, а летели почти горизонтально, гонимые ветром. Ледовый склон казался бесконечным. Пролетели еще два часа. Тогда произошло кое-что, в некотором роде забавное, если бы это не означало момент смертельной опасности.

Хекмайер поднимался вверх по склону в тумане и снежной пурге, бьющей в лицо. Склон стал менее отвесным, но, идя против ветра и не в состоянии видеть что-либо, он не заметил этого. Фёрг, следующий за ним, внезапно увидел темные пятна перед собой. Нет - не впереди – под ногами. Очень, очень далеко внизу…

Это были скалы на Южной Стороне Айгера, которая не была так плотно скрыта в тучах и падающем снеге. Первые два человека, поднявшихся с Северной Стены, чуть не упали прямо с вершины карниза вниз, по Южной Стене. Если бы они сорвались, я сомневаюсь в том, что мы бы смогли их удержать.

Как бы то ни было, они отступили от края карниза в самый последний момент. Мы шли следом, добрались до приюта на продуваемом ветром горном хребте, и побрели дальше мимо него к вершине Айгера.

Было 15.30 24-ого июля 1938. Мы были первыми людьми, которые поднялись по Северной Стене на вершину Айгера, от подножья до вершины.

Радость, облегчение, шумный триумф? Ничего подобного. Наше освобождение наступило слишком внезапно, наше сознание и нервы были еще скованы, наши тела слишком утомлены, чтобы дать волю эмоциям. Фриц и я были на Стене 85 часов, Хекмайер и Фёрг - 61.

Не желание выжить наперекор стихии, а наша дружба и надежда друг на друга помогли нам. И, несмотря на сложность восхождения, мы ни на минуту не сомневались в успешном результате. Шторм на вершине бушевал так отчаянно, что нам пришлось согнуться пополам. Наши глаза, носы и рты покрылись толстой коркой льда, и нам приходилось отдирать их перед тем, как посмотреть друг на друга, заговорить или вдохнуть свежий воздух.

Мы, вероятно, были похожи на легендарных монстров Арктики, но мы были не в настроении шутить друг над другом. Действительно, это местом не располагало к тому, чтобы крутануть колесо на руках или завопить от радости и счастья.

Мы молча обменялись рукопожатиями. И сразу стали спускаться вниз. Я вспоминаю еще одно высказывание Иннеркофлера: “Спускаться вниз легко! Вас сопровождает парочка маленьких ангелочков…”

Но было нелегко. Спуск был полон опасности и предательских намерений. Ветер здесь не сдувал снег, мокрый, он тяжело оседал на западном склоне, покрывая собой обледенелые плиты почти метровым слоем. Мы проскальзывали и подхватывали друг друга. Мы вдруг почувствовали усталость, ужасную усталость.

Мне досталась работа по поиску правильного пути, и я шел первым, потому что знал маршрут; но когда я шел траверсом Айгер в предыдущий раз, видимость была отличная. Теперь я не всегда находил правильный маршрут сразу; и мои напарники поругивали меня.

Я не спорил, поскольку они были правы. Особенно Андерль, который вел нас как абсолютный герой весь подъем – настоящий герой, спокойно выполняющий свою работу и служа своим друзьям. Он не был тем типом людей, которым нужны барабаны и фанфары или приветствия толпы, чтобы подвигнуть его к мастерскому выступлению.

Убеждение было внутри него, от его природы, от его истинного характера мужчины. Но теперь мы видели, как он сник, не в физическом, а в духовном смысле. Безропотно, механически, он двигался вперед; но он перестал быть лидером. Предельное нервное напряжение, с которым он жил в течение этих дней и ночей на могущественной Стене, дало свои последствия. В течение тех бесконечных часов опасности он превзошел самого себя; теперь он мог позволить себе быть снова обычным человеком, со всеми слабостями, с восприятием и капризами нормальной жизни.

К примеру, возьмем проблему с брюками Андерля. Резинка его комбинезона порвалась. Андерль подтягивал брюки, но они спадали снова. И этот человек, который отреагировал со скоростью молнии, когда летел по ледовому кулуару, и таким образом спас нас всех от беды, человек, который так часто противостоял напору смертельных лавин, который пробился на ледовый купол во время снежной бури и, с невероятной выносливостью боролся за победу для себя и своих трех товарищей по команде – тот же самый человек, был почти доведен до истерики порванной резинкой.

Таким образом, Андреас устранился от лидерства. У него было полное право провести нас вниз на спуске, так же благополучно, как он вывел на верх ужасной Стены; и у него было полное право ругаться теперь, когда измученный и истощенный до предела, он должен был опять подняться вверх на несколько десятков метров, потому что, в тумане и падающем снеге, я ошибся в выборе маршрута.

Не было ничего удивительного в упадке сил Андерля. Напротив, настоящая человеческая природа его реакции, вызывала во мне еще большую любовь к нему. Мы снова нашли правильный маршрут и стали спускаться по нему вниз. Мы скользили, катились, сталкивались, страхуя друг друга.

Постепенно мы потеряли высоту, и, наконец, мы спустились ниже облаков. Снег превратился в дождь. Но как близко теперь был безопасный мир людей. То множество темных точек, двигающихся там, на леднике, были люди. Они медленно шли, чтобы встретить нас. А что ещё они могли искать на леднике?

Как только мы увидели людей, нам внезапно захотелось удобства человеческой цивилизации, о которой мы даже не смели думать в течение наших ночевок на биваках. Вы не думаете о кровати, когда вы висите на крюке, над отвесной пропастью. Но когда мы увидели людей, идущих к нам, сразу захотелось принять горячую ванну, провалиться в мягкую перину, окунуться в комфорт.

Правда, там, у подножья стены, стояла наша палатка, роскошный дом по сравнению с нашим биваком над “Пауком”; но мы промокли до нитки, и о, как мы хотели спать в кровати!

Гостиница на Кляйне Шайдегг предоставит нам кредит? Сколько денег у нас осталось? Андерль был самым богатым, у него еще было полтора франка, но этого недостаточно для воплощения мечты о ванне и кровати.

Внезапно перед нами появился маленький мальчик, уставившись на нас, как на призраков. Его лицо выражало смущенное, недоверчивое удивление. Он собрал всю свою храбрость, чтобы спросить:

“Вы спустились со стены?”

“Да, ” подтвердили мы, “со Стены.”

Тогда мальчуган резко развернулся и убежал, визжа писклявым голосом: “Они идут! Они здесь! Они идут!”

Встреча на леднике

Скоро мы были окружены людьми. Гиды, наши венские друзья, мужчины из Мюнхена, члены Спасательного Патруля, журналисты, зеваки - всех объединила большая радость - увидеть живыми тех четырех мужчин, которых они считали погибшими. Они сняли с нас наши рюкзаки, они хотели нести нас на руках, и они понесли бы, если бы мы внезапно не почувствовали себя такими отдохнувшими и веселыми, как будто мы вернулись с прогулки, а не с Северной Стены Айгера.

Кто-то дал Фрицу первую за долгое время сухую сигарету. Руди Фрайзль протянул Андреасу маленькую флягу с коньяком.

“Выпей немного, ” сказал он. “Поможет согреться.”

Андерль опустошил флягу одним глотком. Но он не опьянел. Мы и без этого были все опьянены общей радостью, окружающей нас. И потом, впервые, мы почувствовали необычайное удовлетворение, расслабление, облегчение от всех забот, и невероятное восхищение тем, что поднялись на Северную Стену.

Так, внезапно, все наши проблемы были решены. Кровати, ванны? Все забрасывали нас приглашениями, абсолютно каждый, только потому, что они были людьми, а мы благополучно возвратились в лоно человечества. Да, мы побывали на экскурсии в другом мире, и мы возвратились, но мы принесли радость жизни и человечности с собой.

В суете и водовороте ежедневной рутины, мы часто живем рядом, избегая контакта друг с другом. На Северной Стене Айгера мы узнали, что все люди хорошие и земля, на которой мы родились, хорошая тоже.

И теперь, земля приветствовала нас дома…

Памятная плита первопокорителям Северной стены Айгера

В 1858 году в Гриндельвальд прибывает ирландец Чарльз Баррингтон. Его альпинистский опыт невелик, но Баррингтон – отличный спортсмен, победитель Больших Национальных скачек, поэтому он считает, что ему по силам серьезное восхождение. Сначала ему хочется взойти на непокорённый Маттерхорн, но его финансы и отпущенное на путешествие время уже истекают, поэтому он обращает своё внимание на гору, которая видна из окна его отеля – Эйгер.

10 августа в 3.30 утра Баррингтон выходит на штурм по западному склону горы. Его сопровождают два опытнейших гида – Кристиан Альмер и Петер Бохрен. Восхождение дается им непросто, и несколько раз непростые мокрые скалы чуть не заставляют их повернуть обратно. Но ирландец упорен, и в 12 часов все трое достигают вершины. Путь первовосходителей – самый простой маршрут на вершину – впоследствии использовался для спуска с горы или для подъема спасательных отрядов. Баррингтон неплохо известен в Великобритании, и после его рассказов, в Гриндевальд начинают приезжать английские альпинисты для восхождения на Эйгер, гора становится популярной.

В 1864 году на Эйгер совершает восхождение Люси Валькер, которая, помимо того, что стала первой женщиной на Эйгере, известна своей своеобразной диетой. Во время восхождения она питалась исключительно бисквитными пирожными, и пила только шампанское.
В 1867 году англичанин Джон Тиндалл впервые обращает внимание на северную стену Эйгера. Описание, данное им в рассказе о восхождении, даёт всем понять, что о восхождении по этой стене нечего и мечтать.
Итак, Эйгер покорён, что же дальше? А дальше то, что происходило со всеми альпийскими вершинами – после восхождения по самому простому пути начинаются попытки пройти по другим, более сложным маршрутам.
В 1786 году G.E. Foster, со своим гидом Гансом Бауманом совершает восхождение по южному ребру. Восемью годами позже покоряется юго-восточное ребро. И опять стандартный для тех лет состав: англичане Андерсон и Бейкер, швейцарские гиды Урих Альмер и Алоис Поллингер.
В 1885 году группа местных гидов, поднявшись по западному склону, спускается с востока по не пройденному ребру Миттелледжи.
В 1921 году это ребро, которое ведёт на вершину прямо от деревни Гриндельвальд, привлекает молодого японского альпиниста Юко Маки. В сопровождении трёх гидов ему удаётся совершить первое восхождение по этому ребру. Тридцать пять лет спустя Юко Маки станет известен как руководитель успешного восхождения на восьмитысячник Манаслу.
В 1927 году японские альпинисты, и опять в сопровождении швейцарских гидов, проходят ещё один маршрут на Эйгер – по юго-восточной стене.
В 1932 году два швейцарских альпиниста – Ганс Лаупер и Ганс Цюрхер – в сопровождении швейцарских же гидов Йозефа Кнубеля и Александра Гравена проходят северо-восточное ребро, названное позже ребром Лаупера.
Это ребро, ограничивающее северную стену слева, стало самым сложным маршрутом, пройденным на Эйгере. Исключая саму стену, разумеется.

После первой мировой войны европейский альпинизм изменился. Образ богатого английского джентльмена, сопровождаемого несколькими гидами, отходил в прошлое. В горах появились немцы, австрийцы и итальянцы – студенты, рабочие, мелкие служащие. У них не было денег на гидов и отели, поэтому они лазали сами по себе, а ночевали в палатках и коровьих загонах. Зато у них было большое желание проходить маршруты, которые ещё десятилетие назад считались запредельными. Для этого они изобретали новое снаряжение.
Ещё в 1900 году немецкий альпинист Отто Херцог приспособил карабин, используемый пожарными с середины девятнадцатого века, для того, чтобы вщелкнуть верёвку на восхождении. С тех пор карабин – неизменная составляющая альпинистского набора снаряжения.

Ещё до войны Ганс Пруссик изобрёл схватывающий узел (« «), который ползёт по верёвке, если его аккуратно передвигать, но намертво схватывает при рывке.

Ганс Дюльфер изобрёл (точнее, подсмотрел у акробатов) способ спуска по верёвке ( классика).

Оба погибли на войне, но до сих пор альпинисты часто страхуются прусиком и дюльферяют со стен. И, конечно же, скальные крючья. Самых разнообразных форм и размеров. Вбитый в трещину крюк, с прикрепленной к нему при помощи карабина веревки, становился надежным средством страховки. В крюк можно было встегнуть веревочную петлю и встать в нее ногой. Или даже сесть. Крючьями можно было прикрепить себя к стене и переночевать на полочке размером с половину письменного стола, не боясь во сне свалиться в пропасть.
Англичане и швейцарцы на всё это безобразие смотрели несколько свысока и называли молодых стенолазов экстремистами. Они оставались приверженцами чистого стиля: веревка, перекинутая через плечо, в руке – . Стенные маршруты, которые пролезали немцы и австрийцы, их не привлекали.
Вили Вельценбах, погибший в 1934 году на каракорумском восьмитысячнике, в двадцатые годы разрабатывает первую систему классификации маршрутов.

После прохождения в 1931 году северной стену Маттерхорна и четырьмя годами позже северной стены Гран-Жораса, из великих альпийских стен остаётся только Эйгер. Северная стена Эйгера высотой 1800 метров, представляет собой как бы вогнутую грудную клетку человека на вдохе – относительно пологие нижние склоны и вертикальные и даже отрицательные склоны в верхней части.

С верхней части стены на нижние склоны почти постоянно идут камнепады и лавины. Некоторый штришок к истории покорения Эйгернордвэнда добавляет железная дорога, которую проложили внутри горы в 1912 году. Таким образом, в левой — восточной — части стены появилось несколько окон станции Эйгервэнд, а в западной правой – крепкая деревянная дверь Штолленлох (Stollenloch, дословно – дыра в тоннель).

В 1924 и 1932 г.г. швейцарские гиды сделали две попытки штурма Эйгернорвэнда, но им удалось пролезть только первую четверть стены, самый простой участок.

Драма №1

Летом 1935 года в Гриндельвальд приехали два альпиниста из Мюнхена – двадцатичетырёхлетний Макс Седлмайер и Карл Мехрингер, который был старше своего напарника на два года. Оба, несмотря на молодость, уже были известны, как «восходители категории шесть», поэтому ни у кого не возникало сомнений о том, какую цель они себе поставили – конечно же Eigernordwand. Местные гиды сошлись в своей оценке: «Эти парни – сумасшедшие».

В течение недели альпинисты изучали стену в оптику. Мехрингер «сбегал» по простому западному склону на вершину, чтобы оставить там запас продуктов, а заодно разведать путь спуска на случай, если спускаться придётся в плохую погоду. Теперь они ждали только подходящего прогноза. 21 августа в три часа ночи баварцы выходят на стену. Они собираются пройти её за три дня, но продуктов несут с собой на шесть. Как только вышло солнце, Седлмайер и Мехрингер в хорошем темпе преодолевали первый скальный бастион, и на ночёвку устроились выше окон станции Эйгервэнд. Их маршрут пролегал левее, чем все последующие попытки, поэтому записку, которую они оставили на биваке, нашли только в 1976 году! Весь следующий день зрители наблюдали, как связка преодолевает очередной скальный пояс и первое ледовое поле. Первое ледовое поле – ледник на склонах стены, средняя крутизна 55 градусов. Для преодоления ледовых склонов в то время приходилось вырубать цепочку ступеней, страхуясь через т.н. морковки – тяжёлые стальные ледовые крючья, требующие для забивания много сил и особенную аккуратность.

Морковки — первые ледовые крючья

С тяжелым рюкзаком

Прохождение этого бастиона дало мне первое предчувствие того, что было у Стены в запасе; но тот факт, что я не потерял дыхание, проходя расселину, усилил мою уверенность в том, что я был готов к физической нагрузке. Есть, конечно, огромная разница между балансированием, подобно гимнасту под куполом цирка, на даже самой сложной стене Доломит и восхождением с тяжелой поклажей по Стене Айгера. Но разве способность таскать тяжелые рюкзаки не является необходимым умением для каждого успешного восхождения?

Преодоление «Трудной расщелины»

Многие альпинисты будут для подъема использовать старые петли, оставленные в «Трудной расщелине». Мы предпочли подниматься свободным лазанием. Скалолаз, обладающий мастерством Каспарека, использует петли только там, где они абсолютно неизбежны.

Рыжий отвес

К тому времени мы были чуть ниже «Рыжего отвеса», той гладкой стены, тридцатиметровой высоты, которая уходит зализанными скалами в небо. По правилам, опирающимся на человеческий опыт, стены гор спят спокойно рано утром, скованные ночным холодом. Камни приморожены и неподвижны.

Но Стена Айгера не подчиняется никаким правилам Куинсберри; еще один пример того, что ей наплевать на все уловки людей. Камни внезапно посыпались вниз. Мы видели, как они летели через край «Рыжего отвеса» и просвистели над нами, описав широкую дугу. Стена открыла заградительный огонь. Мы поспешили вверх, чтобы быстрее добраться до подножья отвеса, где, прижавшись к стене, мы могли почувствовать себя в безопасности.

Прогрохотал еще один камнепад. Камни ударяли в стену ниже нас, раскалываясь на тысячу кусочков. Потом мы услышали голос Фрайзля, не призыв о помощи или SOS, просто разговор, одному из них камень попал в голову и ранил.

«Что-то серьезное? Вам помочь?» спросили мы.

«Нет, но у меня ужасно кружится голова. Мне кажется, с нас хватит. Придется возвратиться». «Вы справитесь сами?» «Да, все нормально». Нам было жаль, что два наших венских друга не смогли составить нам компанию, но мы не стали отговаривать их. Таким образом, Фрайзль и Бранковски стали спускаться обратно вниз.

Рыжий отвес

Теперь, перед восходом солнца, мы двое остались снова одни на Стене. Только что нас было шестеро, теперь Фриц и я могли рассчитывать только на помощь друг друга. Мы не обсуждали этого, но подсознательно это усилило наше чувство взаимопомощи и товарищества. Мы быстро продвигались по простым скалам, и затем, внезапно, мы очутились на переходе, который Ребич и Фёрг годом раньше окрестили как «Траверс Хинтерштойсера».

А.Хинтерштойсер

Скалы, вдоль которых мы теперь должны были пройти траверсом влево, вертикалью прорезали прозрачный воздух. Мы были восхищены отвагой и мастерством Хинтерштойсера, который прошел этот траверс через первое ледяное поле, понимая всю сложность задачи.

Тони Курц и Андреас Хинтерштойсер

Погибший Тони Курц

Hans Schlunegger, Arnold Glatthard and Adolf Rubi. Гиды, пытавшиеся спасти Т.Курца

Срыв на таком траверсе был чреват возникновением огромного «маятника». Мы были полны благодарности также Фёргу и Ребичу за то, что они оставили веревку на траверсе - передавая нам этим привет, она была очень даже кстати. Мы проверили веревку и убедились, что она надежно закреплена и её можно безопасно нагружать, хотя она провисела в течение двенадцати месяцев под штормами и ливням, во влаге и холоде.

Траверс Хинтерштойсера. Современное состояние

Из отчетов, описаний и фотографий мы знали, как проходить траверс. Никто, однако, не разъяснял, что делать, когда вся стена покрыта натечным льдом. Скала была полностью обледенелой, без единого выступа на который можно было бы стать ногой.

На траверсе Ф.Каспарек

Тем не менее, Фриц проходил траверс со свойственным ему поразительным умением, балансируя на скользком льду, проделывая свой путь, сантиметр за сантиметром, метр за метром, поперек этой трудной и предательской стены. Местами ему приходилось ударами ледоруба сбивать со скалы снег или корку льда; ледяные осколки соскальзывали вниз со скалы с высоким звенящим звуком, и исчезали в пропасти.

Ф.Каспарек проходит траверс

Но Фриц уверенно держался, прокладывая свой путь влево, взбираясь, зависая возле скалы на веревке, от зацепки до зацепки, пока не достиг дальнего конца траверса.

Г.Харрер проходит траверс, толкая рюкзак Ф.Каспарека

Тогда я пошел следом, толкая рюкзак Фрица, подвешенный на перилах, перед собой, и скоро присоединился к напарнику на той стороне. Вскоре после траверса мы попали в «Ласточкино гнездо», место бивака, которое стало известным благодаря Ребичу и Фьёргу, и там мы остановились для отдыха и небольшого перекуса. Погода держалась, и прекрасный рассвет превратился в замечательный день. Освещение был настолько хорошим, что уже стало возможно сделать несколько снимков траверса, траверса, который является, конечно, одним из самых фотогеничных во всех Альпах.

Современное состояние траверса Хинтерштойсера

Этот прозаический эпитет описывает целую историю - чрезвычайные трудности, подверженность опасности, смелость передвижения. Но я сразу хотел бы воспользоваться возможностью и исправить недоразумение: Траверс Хинтерштойсера, безусловно, один из ключевых этапов восхождения, но отнюдь не единственный.

Траверс Хинтерштойсера. Современность.

На этой невероятно огромной Стене есть многочисленные ключевые места, которые - благодаря успешному возвращению Ребича и Фёрга - к настоящему времени разведались до «Смертельного бувуака Зедлмайера и Мерингера». Пока еще мы не знали, какие ключевые участки поджидали нас там, на заключительном этапе восхождения. Пока мы знали только то, что во всех Альпах, эта стена - поразительный объект для восхищенного зрителя и высокая, но дорогая цель для лучших из существующих альпинистов.

«Не ходи на Эйгер, папа, не ходи туда…»
Эпиграф к повести Г.Харрера «Белый паук»

Северная стена Эйгера. «Стена смерти» или "Белая Кобра" – пожалуй, самая печально известная стена в Европе. 1800 метров скал и льда. Средняя крутизна склона - 75°. На всем протяжении стены нет мест, удобных для устройства бивуака и, кроме того, крайне высока опасность камнепадов и схода лавин. И еще добавим сюда тот факт, что погода на северной стене может поменяться в считанные минуты.

Есть три знаменитые классические стены северной ориентации - Гранд Жорас, Матерхорн и Эйгер. Первым, в 1931 году, был пройден Матерхорн. В 1935 - стена Гранд Жораса. Однако все попытки прохождения Эйгера заканчивались трагедиями.

На основе одной из этих драматических историй снят художественный фильм «Северная стена» , который мне посоветовали в комментариях к

Фильм хорош, хотя есть некоторые перегибы. Наверное, в художественных фильмах без них никак. Так и вижу режиссера, который на вопрос «WTF?!?» рвет на себе рубаху, заламывает руки и кричит: «Гротеск! Аллегория!! Вы ничего не понимаете в кинематографе!!!»:) Но, повторюсь, фильм все-таки хорош - заставил полезть в интернет и изучить вопрос чуть более подробнее…

Чуть истории:
В 1924 и 1932 годах швейцарские гиды сделали две попытки штурма Эйгернорвэнда, но им удалось пролезть только первую четверть стены, самый простой участок:

Лето 1935 года – попытка прохождения двадцатичетырёхлетнего Макса Седлмайера и Карла Мехрингера, который был старше своего напарника на два года. Однако этих ребят тоже постигла неудача – спустя месяц после начала восхождения, немецкий пилот Эрнст Удет, совершая облёт вершины, обнаружил на стене человеческое тело. С самолёта было не разглядеть, кто это был. Человек стоял на склоне по пояс засыпанный снегом и, по словам пилота, казалось, что он разговаривает со стеной. Это место назвали Бивак Смерти, сейчас он выглядит примерно так:

Летом 1936 года под стеной ставят базовый лагерь австрийцы Вили Ангерер и Эдди Райнер:

Там они встречают ещё двух альпинистов, которые хотели попытать счастья на Эйгере. Это были военнослужащие германских горнострелковых войск Андерл Хинтерштоссер и Тони Курц. Обоим было по 23 года, и у обоих в активе было по несколько первопрохождений шестой категории:

17 августа 1936 года альпинисты, объединившись, выходят на Стену. Идя новым маршрутом, они сталкиваются с неожиданным препятствием – отвесная, совершенно гладкая скальная плита шириной около 30 метров. Пройти по ней траверсом не представлялось возможным. Тем не менее, выход был найден. Хинтерштойссер, который из всех четверых был наиболее умелым скалолазом, добрался до выступа над плитой, вбил крюк и вщелкнул страховку. У него получилось маятником перелететь на другую сторону, и закрепиться там. Остальные перебрались, держась руками за страховку Хинтерштойссера. Это одно из ключевых мест по пути на вершину сейчас так и называется - траверс Хинтерштойсера:

Именно в этот момент альпинисты совершили ошибку, сняв веревку, по которой прошли траверс. Никто из них не предполагал, что им придется возвращаться этим же маршрутом, и, уж конечно, никто не мог знать, что эта веревка была единственной возможностью вернуться назад. Траверс Хинтерштойсера в обратную сторону непроходим:

После прохождения траверса шедшему третьим в связке Вилли Ангереру небольшой камень попадает в голову. В 30-е годы прошлого века ни у кого из альпинистов не было защитных шлемов, восхождение совершали в толстых вязаных шапках. После двух ночевок на стене стало понятно, что раненый Вилли Ангерер полностью выбился из сил. Необходимо было спускаться:

К моменту подхода к траверсу Хинтерштойсера погода начала ухудшаться, на стену опускался туман. Хинтерштойссер попытался повторить свой успех: на протяжении почти пяти часов он безостановочно пробовал пройти траверсом по мокрой гладкой скале шириной в 30 метров, чтобы закрепить страховку на другом конце, но каждый раз срывался. Только теперь все четверо поняли, какую ошибку совершили, сняв веревку, и тем самым отрезав себе путь назад. У альпинистов не осталось выбора – нужно было спускаться напрямик по отвесному склону высотой около 230 метров, дюльфером. В случае успеха они могли достигнуть карниза внизу, двигаясь по которому, дойти до штольни подземной железной дороги и спастись...

Около 2 часов дня Андреас Хинтерштойссер, который шел первым, отвязал страховку, связывающую его с остальными, и стал вбивать последний крюк. И в этот момент на альпинистов сошла лавина. Хинтерштойссера сразу же унесло в пропасть. Лавина также сорвала со стены Тони Курца и Вилли Ангерера. Повиснув на страховке, раненый Ангерер со всего размаха ударился о стену и почти сразу же умер. Наверху удержался только Эдуард Райнер, но натянувшаяся веревка прижала его к стене и раздавила грудь. Тони Курц не пострадал. Он оказался висящим над пропастью. Внизу под ним был Ангерер, наверху - Райнер, оба мертвы...

Железнодорожный тоннель, проложенный внутри горы, имеет одно окно, которое выходит прямо на стену. Именно через этот технологический выход железнодорожный обходчик услышал крики Тони Курца о помощи. Группа горных гидов попыталась пробиться к альпинисту, но сильная непогода не позволила провести спасательные работы и спасатели вернулись в тоннель. Тони Курц в одиночестве остался висеть над пропастью. Целую ночь:

Спасатели вернулись на следующий день, рано утром. Сложно представить, что пришлось пережить Тони в эту бесконечную ночь, но он был все еще жив. Однако спасатели не смогли подобраться вплотную к Курцу. Гиды сказали, что если Тони спустит им веревку, то они передадут ему все необходимое. Но Курц не мог этого сделать – у него не было ни верёвки, ни крючьев, ни карабинов, ни молотка. К тому же, он потерял рукавицу, и его левая рука была обморожена и уже не действовала. Курцу нужно было подняться к висевшему выше него телу Райнера, связать все веревки, какие только можно, и спустить спасателям. На фото гиды, пытавшиеся спасти Тони Курца:

Только спустя шесть! часов показался конец веревки с привязанным к нему камнем. Спасатели привязали веревку и необходимое снаряжение и Курц стал выбирать груз наверх. В последний момент оказалось, что 30-метровой веревки не хватает и кто-то из гидов привязывает еще одну веревку. Измученный Курц начинает спуск, но когда до конца остается буквально несколько метров узел намертво заклинивает в карабине. Последнее неожиданное препятствие высосало последние остатки сил. Это был конец:

Послесловие:
Северная стена была пройдена 21-24 июля 1938 года немецко-австрийской группой альпинистов, состоявшей из Генриха Харрера, Андерля Хекмайра, Фритца Каспарека и Людвига Вёрга. Генрих Харрер впоследствии написал книгу «Белый Паук» о первопроходе северной стены Эйгера. А альпинист Джо Симпсон, который чудом спасся из похожей ситуации, снял документальный фильм «Манящее безмолвие» об этих событиях.

После первой мировой войны европейский альпинизм изменился. Образ богатого английского джентльмена, сопровождаемого несколькими гидами, отходил в прошлое. В горах появились немцы, австрийцы и итальянцы – студенты, рабочие, мелкие служащие. У них не было денег на гидов и отели, поэтому они лазали сами по себе, а ночевали в палатках и коровьих загонах. Зато у них было большое желание проходить маршруты, которые ещё десятилетие назад считались запредельными. Для этого они изобретали новое снаряжение – Ганс Прусик изобрел узел прусика, а Ганс Дюльфер изобрел спуск дюльфером.

Однако в 1936 году ни ледобуров, ни ледовых молотков с хитроумными клювами ещё не было. Даже передние зубья на кошках, которые позволяют либо обходиться более мелкими ступенями, либо не рубить их вообще, были изобретены Гривелем всего тремя годами ранее, и были крайне мало распространены.

То, что делали тогда эти ребята, на мой взгляд, сравнимо с первым выходом в открытый космос. И как бы не пытались отнести их к психам и самоубийцам, я искренне считаю, что именно благодаря таким людям человечество непрерывно развивается и движется вперед.

P.S. 13 февраля 2008 года швейцарец Ули Штек (Ueli Steck) достиг вершины по Северной стене Эйгера за 2 часа 47 минут. Соло в свободном стиле, без использования страховочной веревки!

Одну фалангу за другой, а покоритель первого восьмитысячника и будущий национальный герой Франции плакал.

Не от боли, а от обиды – он никогда не сможет пройти Эйгер, а ведь он так мечтал об этом! В конце пятидесятых стоимость проката подзорной трубы в деревне Клейн Шеддег (Kleine Scheiddeg) выросла в несколько раз: многим хотелось полюбоваться на тело итальянского альпиниста Стефано Лонжи, которое несколько лет не могли снять со стены. «Никакая гора не стоит человеческой жизни», – сказал великий Вальтер Бонатти после неудачной попытки пройти северную стену Эйгера соло.

«Стена смерти», «Белая кобра» – так называли Эйгер альпинисты. Впрочем, альпинистский фольклор, зачастую весьма склонный к чёрному юмору, в этом случае всего-навсего вернулся к изначальному названию горы: огр – великан-людоед. В древности люди верили, что огры живут на высоких горах, и одного они поселили на вершине, которая своей мрачной стеной вставала над Гриндельвальдской долиной.

Предыстория. От Соссюра до шестой категории.

Первые альпинисты – люди, которые обозначили своей целью восхождение на гору – в Альпах появились в 1741 году: восемь англичан, проживающих в Женеве. Руководителем и вдохновителем был Ричард Покук (Richard Pocook), до этого успевший совершить несколько путешествий на Ближнем Востоке и в малой Азии и даже совершивший на Крите восхождение на гору Ида высотой 2.456 метров. За три дня они добрались от Женевы до деревушки Шамони. Тогда местные жители никак не могли понять, что же нужно этим странным англичанам там, за ледником Мер де Глас? Ведь красивейшие в мире цветы и горный хрусталь (а зачем же ещё ходить в эти страшные горы?) можно отыскать гораздо ниже. Гора Монтанверт стала первой альпийской вершиной, на которую совершили восхождение просто так, из спортивного интереса.
Отчёт, опубликованный после путешествия, вызвал интерес в обществе, и в Шамони стали всё чаще заглядывать английские путешественники. Некоторые местные жители начинают зарабатывать на жизнь становясь профессиональными гидами. Писатель Буррит (Bourrit) надолго поселился в этой деревне, чтобы составить подробное описание района. Попутно он подрабатывал, как мы бы сейчас сказали, турагентом.

В 1760 году в Шамони впервые появляется молодой профессор из Женевы Хорейс Бенедикт де Соссюр – он хочет быть первым на Монблане. В 1767 году он обходит массив вокруг.
Активность Соссюра не остаётся незамеченной, и на Монблан устремляются восходители. Первую серьёзную попытку совершил в 1775 году Николас Кутеран (Nicolas Couteran) – сын владелицы гостиницы в Шамони. Вместе с ним были Виктор Тиссо (Victor Tissai), Мишель Паккар и три местных гида.
Они отступили, находясь в пятистах метрах от вершины. Восемь лет Монблан никто не тревожил, а с 1783 по 1786 годы экспедиции следуют одна за другой, и, наконец, . А годом позже и Соссюру удаётся исполнить свою мечту. Появился новый вид спорта – альпинизм.

Первую скрипку в альпинизме играли англичане. Английские джентльмены нанимали французских или швейцарских гидов, которые вели их на выбранную вершину. .
Позднее, аналогичные ассоциации появляются в Швейцарии и Тироле. Женщины тоже не стоят в стороне от модного увлечения. В 1809 году мадам д’Ангевилль, больше известная как Джордж Санд, фраппировала (Прим. ред.: ошеломила) общественность тем, что для восхождения на Монблан облачилась в мужские штаны, что не к лицу благородной леди.
Но ей не удалось стать первой женщиной на высшей точке Европы, потому что годом раньше на Монблан взошла 18-летняя жительница Шамони Мари Паради. Во что она была одета, история умалчивает.

В 1856 году наступает тот период, который потом назовут Золотым веком альпинизма. За последующие полстолетия были покорены почти все альпийские вершины. Тогда же и сложился классический стиль: англичанин, который оплачивает швейцарских гидов, в руке – ледоруб или альпеншток. Страховка через выступы или просто руками. В Альпах появляются первые постаменты с надписями «сорвался», «замёрз», «упал в трещину».

В 1858 году в Гриндельвальд прибывает ирландец Чарльз Баррингтон. Его восходительский опыт невелик, но Баррингтон – отличный спортсмен, победитель Больших Национальных скачек, поэтому он считает, что ему по силам серьёзное восхождение. Сначала ему хочется взойти на непокорённый Маттергорн, но его финансы и отпущенное на путешествие время уже истекают, поэтому он обращает своё внимание на гору, которая видна из окна его отеля – Эйгер.
10 августа в 3:30 утра Баррингтон выходит на штурм по западному склону горы. Его сопровождают два опытнейших гида – Кристиан Альмер и Петер Бохрен. Восхождение даётся им непросто, и несколько раз непростые мокрые скалы чуть не заставляют их повернуть обратно. Но ирландец упорен, и в 12 часов все трое достигают вершины. Путь первовосходителей – самый простой маршрут на вершину – впоследствии использовался для спуска с горы или для подъёма спасательных партий. Баррингтон неплохо известен в Великобритании, и после его рассказов, в Гриндевальд начинаеют приезжать английские альпинисты для восхождения на Эйгер, гора становится популярной. В 1864 году на неё совершает восхождение Люси Валькер, которая, помимо того, что стала первой женщиной на Эйгере, известна своей своеобразной диетой. Во время восхождения она питалась исключительно бисквитными пирожными, и пила только шампанское.

В 1867 году англичанин Джон Тиндалл впервые обращает внимание на северную стену Эйгера. Описание, данное им в рассказе о восхождении, даёт всем понять, что о восхождении по этой стене нечего и мечтать.

В 1786 году G.E. Foster (разумеется, англичанин) со своим гидом Гансом Бауманом совершает восхождение по южному ребру. Восемью годами позже покоряется юго-восточное ребро. И опять стандартный для тех лет состав: англичане Андерсон и Бейкер, швейцарские гиды Урих Альмер и Алоис Поллингер.
В 1885 году группа местных гидов, поднявшись по западному склону, спускается с востока по непройденному ребру Миттелледжи.
В 1921 году это ребро, которое ведёт на вершину прямо от деревни Гриндельвальд, привлекает молодого японского альпиниста Юко Маки. В сопровождении трёх гидов ему удаётся совершить первое восхождение по этому ребру. Тридцать пять лет спустя Юко Маки станет известен как руководитель успешного восхождения на восьмитысячник Манаслу.
В 1927 году японские альпинисты, и опять в сопровождении швейцарских гидов, проходят ещё один маршрут на Эйгер – по юго-восточной стене.
В 1932 году два швейцарских альпиниста – Ганс Лаупер и Ганс Цюрхер – в сопровождении швецарских же гидов Йозефа Кнубеля и Александра Гравена проходят северо-восточное ребро, названное позже ребром Лаупера. Это ребро, ограничивающее северную стену слева, стало самым сложным маршрутом, пройденным на Эйгере. Исключая саму стену, разумеется.

После первой мировой войны европейский альпинизм изменился. Образ богатого английского джентльмена, сопровождаемого несколькими гидами, отходил в прошлое.
В горах появились немцы, австрийцы и итальянцы – студенты, рабочие, мелкие служащие. У них не было денег на гидов и отели, поэтому они лазали сами по себе, а ночевали в палатках и коровьих загонах. Зато у них было большое желание пролезать маршруты, которые ещё десятилетие назад считались запредельными. Для этого они изобретали новое снаряжение.
Ещё в 1900 году немецкий альпинист Отто Херцог приспособил карабин, используемый пожарными с середины девятнадцатого века, для того, чтобы вщёлкнуть верёвку на восхождении. С тех пор карабин – неизменная составляющая альпинистского набора снаряжения. Ещё до войны Ганс Прусс изобрёл схватывающий узел (прусик), который ползёт по верёвке, если его аккуратно передвигать, но намертво схватывает при рывке. А Ганс Дюльфер изобрёл (точнее, подсмотрел у акробатов) способ спуска по свободновисящей верёвке. Оба погибли на войне, но до сих пор альпинисты страхуются прусиком и дюльферяют со стенок.
И, конечно же, скальные крючья. Самых разнообразных форм и размеров. Вбитый в трещину крюк с прикреплённой к нему при помощи карабина верёвки становился надёжным средством страховки. В крюк можно было встегнуть верёвочную петлю и встать в неё ногой. Или даже сесть. Крючьями можно было прикрепить себя к стенке и переночевать на полочке размером с половину письменного стола, не боясь во сне свалиться в пропасть.

Англичане и швейцарцы на всё это безобразие смотрели несколько свысока и называли молодых стенолазов экстремистами. Они оставались приверженцами чистого стиля: верёвка, перекинутая через плечо, в руке – ледоруб.
Стенные маршруты, которые пролезали немцы и австрийцы, их не привлекали. Потом следующее поколение швейцарских и английских альпинистов скажет своё веское слово в альпинизме, но это будет потом, а пока выходцы из девятнадцатого века с пренебрежением смотрели на наглую молодёжь, приезжавшую под маршруты на своих мотоциклах и велосипедах с рюкзаками, набитыми разнообразным железом.
Вили Вельценбах, погибший в 1934 году на каракорумском восьмитысячнике, в двадцатые годы разрабатывает первую систему классификации маршрутов (Прим. ред.: в СССР впервые была разработана классификация маршрутов до 5 к/тр. Автор – Б.Н. Делоне) Классификация имеет шест категорий с подкатегориями плюм и минус.
Самая простая – «1-», «6+» - предельно сложная. Поэтому те, кого англичане называют экстремистами, сами себя зовут «grade six climber» - восходитель категории шесть, подчёркивая тем самым свою высокую квалификацию. Сначала они лазают в своём родном Тироле или Саксонских Альпах, но потом их начинают привлекать более серьёзные стены.

К концу двадцатых годов последней нерешённой восходительской проблемой в Альпах считались три северные стены: Маттерхорна, Гран-Жораса и Эйгера. Холодные, мрачные, крутые. Трудные и опасные. Посмотрев на Эйгер с севера один французский альпинист сказал: «Это уже не восхождение, это война».
С точки зрения классического чистого альпинизма, восхождение на эти стены было невозможным. С точки молодых экстремистов – это реально. В 1931 году братья Шмидт садятся в Мюнхене на свои велосипеды, приезжают в Церматт, проходят северную стену Маттерхорна и на велосипедах возвращаются домой. Одна проблема решена. Четырьмя годами позже ещё два немца – Петерс и Майер – проходят северную стену Гран-Жораса. Из великих альпийских стен остаётся только Эйгер.

Лирическое отступление.

Говоря про роль немцев и австрийцев в развитии альпинизма 20-30 годов, нельзя обойти и тот факт, что первые советские стенные восхождения были совершены австрийцем. Да, именно так: восхождения советские, а альпинист австрийский.

Слесарь Фердинанд Кропф, работал на машиностроительном заводе, а всё свободное время тратил на восхождения. Может, он и стал бы одним из экстремистов, мечтающих об Эйгере, но в его судьбу вмешалась политика. В 1934 году Фердинанд принимает участие в шуцбундовском восстании в Вене.
После подавления восстания вынужден эмигрировать из родной страны. Я слышал шутку, что страну проживания он выбирал не долго: разумеется СССР, потому что именно там расположены кавказские горы. Он приезжает в Советский Союз, и уже летом 1935-го совершает восхождение на Северную Ушбу. В следующий сезон – Шхельда по северной стене, этот маршрут так и называется «Шхельда по Кропфу».

В 40 г. Кропф получает советское гражданство, работает по организации альпинизма в профсоюзе работников элеткросвязи. Во время войны – Кропф в ОМСБОне, где тогда собрались ведущие советские спортсмены. Его несколько раз забрасывают в Австрию, Италию и Югославию, где он работает по организации Сопротивления. После войны, до самого выхода на пенсию в 1993 г. – работа в альплагерях, организация профсоюзного альпинизма.

Дело даже не в том, что «Шхельду по Кропфу» многие склонны считать первым советским стенным восхождением. Фердинанд Алоизович вложил много сил в продвижение этого направление как такового. Уже после войны он активно агитировал молодых альпинистов совершать сложные стенные восхождения. И не только агитировал. Он переводил материалы иностранной прессы, разрабатывал и пытался внедрять новое снаряжение. Будучи слесарем, сам конструировал скальные крючья. Одно из значительнейших советских стенных восхождений того времени – стена Южной Ушбы, пройденная Мышляевым и Николаенко в 1958-м – было проведено при его активной поддержке. Немало сделал Кропф и для организации спасательной службы. Умер Фердинанд Алоизович 16 марта 2005 года на 91-м году жизни.

Первый раунд. Бивак смерти

Северная стена Эйгера высотой 1.800 м. представляет собой как бы вогнутую грудную клетку человека на вдохе – относительно пологие нижние склоны и вертикальные и даже отрицательные склоны в верхней части. С верхней части стены на нижние склоны почти постоянно идут камнепады и лавины. Некоторый штришок к истории покорения Эйгера добавляет железная дорога, которую проложили внутри горы в 1912 году. Таким образом, в левой - восточной - части стены появилось несколько окон станции Эйгервэнд, а в западной правой – крепкая деревянная дверь Штолленлох (Stollenloch, дословно – дыра в тоннель). В 1924 и 1932 г.г. швейцарские гиды сделали две попытки штурма Эйгернорвэнда, но им удалось пролезть только первую четверть стены, самый простой участок.

Летом 1935 года в Гриндельвальд приехали два альпиниста из Мюнхена – двадцатичетырёхлетний Макс Седлмайер и Карл Мехрингер, который был старше своего напарника на два года. Оба, несмотря на молодость, уже были известны, как «восходители категории шесть», поэтому ни у кого не возникало сомнений о том, какую цель они себе поставили – конечно же, Эйгернорвэнд. Местные гиды сошлись в своей оценке: «Эти парни – сумасшедшие».

В течение недели альпинисты изучали стену в оптику, выбирая подходящий маршрут. Мехрингер «сбегал» по простому западному склону на вершину, чтобы оставить там запас продуктов, а заодно разведать путь спуска на случай, если спускаться придётся в плохую погоду. Теперь они ждали только подходящего прогноза.
Наконец, им обещано несколько приличных дней, и 21 августа в три часа ночи баварцы выходят на стену. Они собираются пройти её за три дня, но продуктов несут с собой на шесть. Они стартовали 21 августа ранним утром. Как только вышло солнце, вся оптика в Гриндельвальде и Кляйне Шайдегг была направлена на стену, Седлмайер и Мехрингер в хорошем темпе преодолевали первый скальный бастион, и на ночёвку устроились выше окон станции Эйгервэнд.

Их маршрут пролегал левее, чем все последующие попытки, поэтому записку, которую они оставили на биваке, нашли только в 1976 году. Весь следующий день зрители опять наблюдали, как связка преодолевает очередной скальный пояс и первое ледовое поле. Первое ледовое поле – ледник на склонах стены, средняя крутизна 55 градусов. Для преодоления ледовых склонов в то время приходилось вырубать цепочку ступеней, страхуясь через т.н. морковки – тяжёлые стальные ледовые крючья, требующие для забивания много сил и особенную аккуратность.
Ни ледобуров, ни ледовых молотков с хитроумными клювами тогда ещё не было. Даже передние зубья на кошках, которые позволяют либо обходиться более мелкими ступенями, либо не рубить их вообще, были изобретены Гривелем всего тремя годами ранее, и были крайне мало распространены. Но к вечеру второго дня баварцы преодолели Первое поле и, найдя относительно защищённое от камнепадов место, устроились на очередной бивак.

На следующий день болельщики отметили, что темп продвижения баварской связки сильно упал. И с течением дня альпинисты лезли всё медленнее и медленнее. Иногда они подолгу сидели на одном месте. Пройдя очередной скальный пояс, Седлмайер и Мехрингер вышли на Второе ледовое поле, которое не только круче и в два раза длиннее первого, но вдобавок по нему постоянно молотят летящие сверху камни. Когда тяжёлые облака скрыли стену, альпинисты были ещё на Втором поле. Вечером пошёл дождь, подул сильный ветер, а после началась и гроза.
Следующий день не принёс никаких изменений – всё так же хлестал дождь, дул ветер. Судьба восходителей, которые были на стене уже четвёртый день, оставалась неизвестной. Воскресное утро 25 августа принесло некоторое улучшение, и днём в небольшом разрыве облаков наблюдателям удалось увидеть две фигурки на Утюге – скальном участке между Вторым и Третьим ледовыми полями. Первый – скорее всего это был более сильный Седлмайер – выглядел неплохо, но второй явно проявлял признаки крайней усталости или травмы. После короткого прояснения, облака опять скрыли альпинистов, и шторм ударил с новой силой.

Месяцем позже немецкий пилот Эрнст Удет, совершая облёт вершины обнаружил чуть выше Утюга человеческое тело. С самолёта было не разглядеть, кто это был. Человек стоял на склоне по пояс засыпанный снегом, по словам пилота, казалось, он разговаривает со стеной. Это место назвали Бивак Смерти.
Все сошлись на том, что альпинисты умерли от истощения и переохлаждения. Ещё годом позже Генрих Седлмайер обнаружил тело своего погибшего брата чуть ниже окон Станции Эйгервэнд. Место, где нашли тело, находилось прямо под Биваком Смерти, и, видимо, было снесено лавиной. В 1962 г. Два швейцарских альпиниста нашли на Втором Поле тело Мехрингера.

Второй раунд

Стена будет наша, или мы умрём на ней.

1935 год. Смерть двух баварцев вызвала большой резонанс. Сторонники нового стиля писали, что альпинисты были близки к цели, и ещё немного и это «стало бы очередной насмешкой над викторианским альпинизмом». Консерваторы говорили, что «на такой стене как Эйгернорвэнд все новомодные изобретения оказались бессильны». Руководство кантона Оберлэнд, в котором расположена вершина, запретила восхождение по северной стене Эйгера. Правда, через год оно было отменено, поскольку что-то запрещать экстремистам в такой ситуации было бесполезно. Местные гиды из Гриндельвальда, которых обвиняли в недостаточной квалификации для спасательных работ на Стене, говорили, что пора признать всем, что Эйгернорвэнд – это самоубийство. И пусть экстремисты проявляют своё геройство на каких угодно маршрутах, но только не на этой стене.

В 1935-м никто больше не пытался сделать попытку пройти Эйгернорвэнд, но ни у кого не было ни капли сомнения, что новые экстремисты вскоре появятся в Кляйне Шайдегг.
В мае следующего года под Эйгер приехали Ганс Тойфель и Альберт Хербст – оба были из Мюнхена и оба были друзьями погибших годом ранее баварцев. Настроены они были решительно. «Вы, швейцарцы, здесь беспомощны. Мы завершим дело», - заявлял Тойфель репортёрам. Сделав попытку найти тела погибших и проведя разведку нижней части маршрута, Альберт и Ганс уехали, с намерением вернуться в конце июня, когда маршрут будет в подходящем состоянии. А пока можно совершить несколько тренировочных восхождений. Кто знает, как сложилось бы их восхождение на Белую Кобру – ни то ни другой в Гриндельвальд не вернулись. При восхождении на северную стену Шнеехорна, Тойфель сорвался и сдёрнул своего напарника. Первый погиб, а второй был тяжело травмирован и доставлен в больницу швейцарскими спасателями.

Потом у подножия Стены появились Лулу Була (Loulou Boulaz) и Раймон Ламбер.

Предыдущим летом эта связка прошла северную стену Гран-Жораса, которая считалась немногим проще Эйгернордвэнда. Это было всего третье прохождение маршрута, а Була стала первой женщиной, взошедшей по этой стене. Так что шансы у связки были неплохие, но, пройдя около 600 метров, они отступили, не дойдя до главных трудностей.

В июле свой базовый лагерь под стеной установили Вили Ангерер и Эдди Райнер - два опытных «бергштайгера» из Инсбрука. Зная, с какими трудностями столкнулись Седлмайер и Мехрингер при преодолении первого скального бастиона, австрийцы начали искать другой путь к Первому ледовому полю. Им пришлось сделать несколько разведывательных выходов, но в конце - концов новый, более простой, путь был найден. К западу от Первого бастиона они обнаружили так называемый Разрушенный Бастион. После Разрушенного Бастиона шёл короткий, но сложный участок, который так и назвали «Трудная трещина».

А дальше путь упирался в гладкую нависающую стену Рыжий отвес, которая выглядела совершенно непроходимой. Налево, к Первому ледовому полю вела крутая, восьмидесятиградусная, скала. Прямо наверх пути тоже не было. К тому же, погода начала явно портиться. Ангерер и Райнер спустились вниз с твёрдым намерением повторить попытку, как только улучшится погода. Под стеной они встретили ещё двух альпинистов, которые хотели попытать счастья на Эйгере. Это были военнослужащие германских горнострелковых войск Андерл Хинтерштоссер и Тони Курц

Обоим было по 23 года, и у обоих в активе было по несколько первопрохождений шестой категории. Газеты тут же подняли обсуждение на тему: устроят ли немцы и австрийцы гонку на стене или же объединятся?

17 августа погода прояснилась, прогноз на ближайшие три дня тоже был благоприятный, и альпинисты начали паковать вещи. Несколькими днями раньше Хинтерштоссер сорвался на разведывательном выходе и получил небольшую травму, но мысль об отказе от восхождения в голову ему даже не приходила. 18 августа в два часа ночи четвёрка – всё-таки решили идти вместе – стартовала на Стену. В 9 утра они уже были на том месте, где Рыжий отвес остановила австрийцев. Вариант подъёма по Красной Скале даже не обсуждался, и Хинтерштоссер отправился налево в надежде найти более простой путь наверх. 40 метров сложного траверса, который так и останется в истории как траверс Хинтерштоссера, и четвёрка выходит на Первое ледовое поле. Когда альпинисты подходили к скальному барьеру, разделявшему Первое и Второе поле, наблюдатели – разумеется, как и годом ранее, вся долина припала к телескопам и биноклям – заметили, что с одним из участников явно что-то не то.

Ангерер – это был именно он – шёл очень медленно и периодически держался за голову. Райнеру приходилось его постоянно опекать. В том, что произошло, большой загадки ни для кого не было: одного из австрийцев ударило по голове камнем. Добравшись до Второго поля и найдя в его нижней части более-менее защищённое место, четвёрка начала обустраивать бивак, хотя до вечера было ещё далеко. У наблюдателей опять не возникло вопросов – Ангереру нужно отдохнуть и прийти в себя, чтобы продолжать восхождение.

Внизу все сошлись на том, что у немецко-австрийской группы очень неплохие шансы. За первый день восхождения они поднялись достаточно высоко, гораздо выше, чем их предшественники. За следующий день они вполне могут дойти до Бивака Смерти, а то и выше.

Нет, определённо, шансы очень неплохие. На следующее утро те счастливцы, которым достался телескоп, смогли увидеть, как восходители медленно поднимаются, траверсируя влево, по Второму Ледовому полю. Лидировали и рубили ступени Курц и Хинтерштоссер по очереди. Вся вторая половина дня ушла на преодоление Утюга. Бивак альпинисты устроили в самом начале Третьего ледового поля, несколькими метрами ниже Бивака Смерти.

На следующий день в семь утра группа продолжила восхождение. Лидировали опять Курц и Хинтерштоссер. У австрийской связки наблюдались явные трудности. Наконец четыре точки на ледовом поле замерли без движения, а через полтора часа двинулись вниз. Пройдено было ровно две трети стены. Ни у кого не было сомнений, что причина отступления – состояние австрийской связки, Курц и Хинтерштоссер могли продолжать восхождение. Спуск, как видели снизу, проходил без проблем и в хорошем темпе. Когда группа подошла к Ледяной Трубе, разделяющее Первое и Второе Поля, погода резку изменилась: стену затянуло облачностью, пошёл дождь. Но последнее, что смогли увидеть зрители, было то, что Ангереру явно становилось всё хуже и хуже.

Всю ночь шёл дождь. Утром все увидели, как четыре альпиниста покинули свой бивак у красной Скалы и направились к Первому полю. Им предстояло преодолеть серьёзное препятствие – траверс Хинтерштоссера, скалы которого из-за дождя и ночного мороза покрылись льдом и стали практически непроходимыми. Все попытки Хинтерштоссера преодолеть траверс заканчивались неудачей. Потом его сменил Курц – тоже без успеха. Четвёртый участник – очевидно, это был Ангерер – лежал без движения. Траверс пройти не удалось, оставалось только дюльферять прямо вниз, это даст шанс спуститься, если…

Этих если было много: если будут попадаться полки для организации перестёжек, если летящими сверху камнями не перебьёт верёвку, если окоченевшие пальцы не разожмутся в самый неподходящий момент, если… В теории всё просто – надо спуститься на 200 метров, забиваешь крюк вешаешь двойную верёвку, потом – лёгкое движение руками-ногами, и ты – на 30 метров ниже. Семь таких спусков – и ты спасён. На практике всё гораздо сложнее. Спуск неизвестен, будет ли тридцатью метрами ниже хоть какое-то подобие полочки, на которую можно примоститься – вопрос. Сдёрнется ли толстая кручёная сизалевая верёвка через все перегибы или так и застрянет где-то там наверху – вопрос ещё больший. И потом, это сейчас альпинист встёгивает верёвку в дюралевую восьмёрку и отклонением руки легко регулирует скорость движения. Тогда для классического спуска дюльфером, нужно было обернуть верёвку вокруг ноги, пропустить через промежность и перекинуть через плечо. Представили?

Альберт фон Аллмен совершал обход железной дороги в тоннеле Эйгера. Это была его работа – следить за состоянием полотна и механизмов, смотреть не грозит ли тоннель обвалом. Около Штоленлоха была обустроена маленькая комната, где можно было отдохнуть и выпить чаю.
Альберт знал, что четыре молодых альпиниста сейчас находятся на стене, он знал, что у них серьёзные трудности. И смотритель решил выйти наружу – вдруг ему удастся что-нибудь увидеть. Он открыл массивные деревянные створки и оказался на стене. Вечерняя темнота, туман и дождь не давали рассмотреть хоть что-нибудь уже в нескольких метрах. Тогда фон Аллмен сложил руки рупором и крикнул. И очень удивился, когда сверху - слева до него донёсся ответный крик. Аллмен крикнул несколько раз, что спускаться надо сюда и пошёл ставить чайник.

По его представлениям, альпинисты находились не больше, чем в ста метрах от Штолленлоха, и значит, скоро должны были появиться. Полтора часа спустя никто так и не появился, и смотритель заволновался. Он опять открыл дверь и тут же услышал: «Помогите! Все остальные умерли, я один остался жив! Пожалуйста, помогите мне!». Это кричал Тони Курц. «Я справа от тебя!» - ответил Альберт и вернулся в тоннель. Из тоннеля он позвонил на станцию Эйгерглетчер, которая находилась у подножия западного склона горы. Там, как было известно Аллмену, сейчас находилась кино-экспедиция, в составе которой – три опытных гида. Восхождение на Стену было официально запрещено властями, поэтому гиды были совершенно не обязаны рисковать, спасая нарушивших запрет.
Но Ганс Шланеггер и братья Кристиан и Адольф Руби решили, что с запретами и отговорками они разберутся после, а сейчас надо попытаться спасти последнего оставшегося в живых восходителя. Специальным поездом они прибыли в Штолленлох и вылезли на Стену.

После довольно сложного подъёма они оказались всего в паре сотне футов от Курца. Они не могли его видеть, но отлично слышали, и Курц рассказал им, что Хинтерштоссер сорвался и сдёрнул Ангерера, который был уже практически без сознания. Ангерер упал недалеко, но был удушен верёвкой. Этим же рывком Райнера сильно прижало к страховочному крюку. Не имея возможности пошевелиться, Эдди очень быстро умер от переохлаждения.
Гиды сказали, что если Тони спустит им верёвку, то они передадут ему еду и всё необходимое. Но Курц не мог этого сделать – у него не было ни верёвки, ни крючьев, ни карабинов, ни молотка. К тому же, он потерял рукавицу, и его левая рука уже не действовала.
Гиды не могли сделать ничего, у них не было даже минимального набора необходимого снаряжения. Они сказали, что вернутся утром («Нет! Не бросайте меня! Я замёрзну здесь насмерть!» - кричал Курц) и вернулись в Штолленлох.

Когда через несколько часов они опять вышли на Стену, их было уже четверо – к ним присоединился опытнейший спасатель Арнольд Глаттхард. К их радости и немалому удивлению, Курц был жив и находился в сознании. Но проблема – как же до него добраться – никуда не ушла. Пролезть по нависающей скале, отделяющей немецкого альпиниста от спасателей, не было ни малейшего шанса. Курц настаивал, чтобы гиды прошли правее – там, где поднимались восходители, а потом по верёвке сдюльферяли к нему. На подъёме остались крючья – это сильно облегчит им задачу. А спуститься три-четыре верёвки для опытных спасателей не представит никакой трудности. Швейцарцы переглянулись: Тони сам не понимал, о чём он просил. Они были опытными гидами, они водили клиентов на достаточно сложные маршруты, они участвовали во многих спасательных работах. Но они не были экстремистами и никогда не проходили маршруты шестой категории. Пройти траверс Хинтерштоссера? Даже в хорошую погоду – это для них малореально, а сейчас, когда он покрыт слоем льда – это будет чистое безумие.
И тогда гиды предложили свой план: Курц поднимается к телу Ангерера и забирает задушившую того верёвку. Потом он поднимается к Райнеру и берёт его верёвку. Если их связать – этого должно хватить, чтобы достать от Курца до спасателей. Гиды привяжут к ней всё необходимое, и Курц по новой верёвке спустится к ним.

Спустя долгих шесть часов конец верёвки с привязанным к нему камнем показался из-за нависания. Спасатели быстро привязали к ней новую верёвку, крючья, карабины и молоток, и Курц вытащил груз наверх. Длины одной верёвки не хватало, чтобы Курц смог за один ход преодолеть расстояние до спасателей. Поэтому он связал две верёвки и начал спуск. Спускался он очень медленно, рывками. И вот, когда его ноги уже показались из-за перегиба, спуск прекратился. Измученный Курц допустил стандартную ошибку: узел которым были связаны верёвки, заклинило в карабине. Намертво.

Однажды у меня случилось нечто похожее на спуске с простой вершины. Светило солнце, было тепло, ноги мои упирались в склон, никакого нависания и в помине не было. Снизу беззлобно матерились сокомандники. Ночь я провёл в тёплом спальном мешке, а всё моё восхождение длилось часов восемь, не больше.
Но в какой-то момент мне стало страшно, страшно от того, что я никогда не смогу распутать всю эту мотню, намотавшуюся на мою спусковуху. Вдобавок прусик, которым я страховался, затянулся где-то над головой, и мне было до него не достать. Всё кончилось хорошо: бестолково подёргавшись минут десять, я на минуту повис, отдышался и включил голову. Мотня распуталась, верёвка сдёрнулась, сокомандники расслабились. Но, повторюсь, на какую-то секунду мне было по-настоящему страшно. Что почувствовал Курц, когда злополучный узел остановил его буквально в одном шаге от спасения, я даже не берусь представить.

Ещё какое-то время он пытался что-то предпринять, ещё Глаттхард попытался ему помочь, проделав рискованный трюк. Он встал на плечи одного из партнёров и попытался дотянуться до Курца. Он даже смог коснуться штучком ледоруба кошек Тони. Но это было уже всё.
Неожиданное препятствие, когда спасение было уже так близко, высосало последние остатки сил. Какой-то неразличимый крик донёсся от него до гидов. «Что?» - переспросили они. «Со мной всё», - услышали они в ответ. Тони Курц - последний из четвёрки, пытавшейся штурмовать Эйгернордвэнд летом 1936 года - умер.
Перед восхождением он сказал репортёрам: «Стена будет наша или мы умрём на ней». Он оказался прав. Его тело висело на стене, пока кто-то из гидов не перерезал верёвку ножом, прикреплённым к длинному шесту.

Третий раунд. Эйгер

Гибель четырёх молодых альпинистов взбудоражила всю Европу. Споры между пуристами и экстремистами вспыхнули с новой силой. Противостоянию пуристов и экстремистов был придан политический оттенок. Приверженцы чистого стиля были в основном англичане и швейцарцы. Приверженцы новой школы происходили из Германии и Австрии, в меньшей степени из Италии. Восходительский мир Европы разделился на два лагеря. Представителем первого был свободный джентльмен, из демократической страны, путешествующий ради собственного удовольствия, куда пожелает, совершающий восхождения, используя только отпущенные природой возможности. Своего рода артист от альпинизма. Во втором лагере был молодой и наглый экстремист из страны с тоталитарным режимом, ни в грош не ставящий ни свою, ни чужую жизни. На восхождении использует всё, что придёт в голову, только бы достичь цели. Эдакий инженер, превративший искусство в ремесло.

Страсти закипели с новой силой, когда Гитлер объявил, что тем, кто пройдёт Эйгернордвэнд (или, как его стали называть в прессе – Эйгермордвэнд) будут вручены олимпийские медали. Немецкая пресса, публикующая призывы вроде «ещё один альпинист погиб, но на его место готовы встать…» тоже не добавляла спокойствия. Даже тот факт, что молодые немецкие альпинисты полностью или частично спонсировались государством, тоже был поставлен в вину экстремистам. И, наконец, ещё один штрих: Хинтерштоссер и Курц были военнослужащими. Горными егерями. Поэтому на страницах печати возникла версия, что им было приказано пролезть северную стену Эйгера. Впоследствии выяснилось, что командир их части полковник Конрад, будучи весьма квалифицированным альпинистом, знал, что к чему и наоборот, выяснив, что два его солдата отправились в Оберлэнд, послал телеграмму с категорическим запретом выходить на Стену. Но это было уже потом, а пока по страницам прессы пошёл гулять образ немецкого солдата, которого непререкаемый приказ гонит на Стену Смерти.

Запрет на восхождения был снят, но ассоциация швейцарских гидов в очередной раз заявила, что не намерена рисковать жизнями своих спасателей из-за молодых экстремистов, которым пришло в голову совершить суицид таким оригинальным методом. Президент Британского альпийского клуба полковник Стратт в своей статье, где отстаивал традиции чистого альпинизма, сравнил альпинистов, лезущих на Эйгернорвэнд с фанатиками крестовых походов и дал своё название Северной стене – Маршрут идиотов, Imbecile Variant.

Но Стена ли Смерти, Маршрут ли Идиотов, Окончательный ли Экзамен (и такое название было), а Эйгернордвэнд оставался желанной целью для альпинистов. К началу сезона 1937 года в Гриндевальд начали прибывать новые желающие испытать себя на смертельном маршруте. Первыми на своих велосипедах, приехали Андерл Хекмайер и Тео Лёш.

Шесть недель они прождали подходящей погоды, но, так и не дождавшись, уехали обратно. С погодой в сезон 1937-го было плохо. Постоянно либо валил снег, либо шёл дождь. Склоны были в очень плохом состоянии. Это испытали на себе два итальянских альпиниста – Джузеппе Пиравано и Бруно Детассис. На счету обоих было несколько сложных стенных восхождений в Доломитах, поэтому они не без основания считали, что Эйгернордвэнд будет им по силам. Для того, чтобы посмотреть на верхнюю часть Стены, они вышли на Эйгер по маршруту Лаупера. Снега было много и, когда Джузеппе проходил крутой ледовый склон, сверху сошла лавина и сбросила его. Ледовый крюк выдержал, и Бруно удержал напарника. В результате срыва Пиравано сильно ушиб ногу, но у Детассиса хватило сил буквально дотащить его до того места, где ребро Лаупера соединяется с более простым ребром Миттеледжи, и спустить его в небольшую хижину у подножия. Оттуда Джузеппе уже доставили в больницу.

Через несколько дней на то же ребро Лаупера с той же целью – посмотреть верхнюю часть стены – вышли два молодых австрийца из Зальцбурга. Даже на фоне отнюдь не великовозрастных предшественников они отличались крайней молодостью. Младшему – Бертлу Голлакнеру было девятнадцать, Франц Примас был немногим его старше.
Опытом они тоже отличались от предыдущих героев Эйгера в худшую сторону. Бертл и Франц намеревались подняться максимально высоко, посмотреть на Стену и спуститься. Поэтому они не взяли с собой ничего, кроме пары бутербродов на перекус. Восхождение затянулось на четыре дня. Пурга, голод, ночёвки в снежных ямах окончательно доконали Голлакнера, и он умер под вершиной. Сильно помороженный, но оставшийся в живых Примас так и не смог объяснить, почему на второй день они не стали по примеру итальянцев спускаться по Миттеледжи к хижине, а пошли на вершину.

Тело Голлакнера спустили вниз ещё два австрийца - Маттиас Ребитш и Людвиг Фёрг, которые собирались пройти стену.

Дождавшись, наконец, погоды, которая показалась им подходящей, 11 августа они вышли на Стену. За один день они пролезли и Разрушенный Бастион, и Трудную Трещину и траверс Хинтерштоссера. На траверсе они оставили перила на тот случай, если им придётся возвращаться в плохую погоду – уроки прошлого сезона даром не прошли. Неожиданно, в конце траверса Матиас и Людвиг нашли просто шикарную по меркам Эйгера площадку, Ласточкино гнездо, как назвали этот бивак восходители.
Нависание надёжно защищало от летящих сверху камней, а на самой площадке могли лежать два человека. Следующий день у них ушёл на то, чтобы пройти Первое и Второе ледовые поля, Утюг и добраться до Бивака Смерти.
На третий день Ребитш и Фёрг пересекли Третье ледовое поле и подошли к Рампе – нависающему скальному участку.

И тут погода, и так не баловавшая альпинистов, испортилась окончательно. Работать приходилось в настоящем водопаде. Промокшие и замёрзшие Ребитш и Фёрг вернулись на Бивак Смерти с надеждой, что может быть на следующий день погода улучшится. Следующее утро было ещё хуже, чем предыдущее. Без приключений связка спустилась в Ласточкино Гнездо. Как они потом рассказывали, этот бивак был первоклассным отелем, по сравнению с предыдущим местом ночёвки. Там они как могли привели себя в порядок и подсушились, надеясь, что вдруг, что может быть… Но погода не улучшалась, да и продукты уже были на исходе, и австрийцам пришлось спускаться вниз. Верёвка, оставленная на траверсе Хинтерштоссера пришлась очень кстати – по скале тёк сплошной поток воды, и пролезть участок лазаньем было бы невозможно.

Они были выше всех на Стене, они видели, что там дальше, они спустились живыми. Это уже была победа. В декабрьском выпуске мюнхенского журнала «Бергштейгер» (восходитель) Фёрг писал, что он не видел никаких экстраординарных трудностей, для прохождения Стены нужно только немного удачи.

Четвёртый раунд

Первая попытка сезона 1938 года стоила жизни двум итальянским альпинистам Бартоло Сандри и Марио Менти. Они вышли на штурм в середине июня – слишком рано для Эйгера, слишком много снега на склонах. К тому же, итальянцы выбрали не ставший уже классическим путь через Разрушенный Бастион и траверс Хинтерштоссера, а пошли путём Седлмайера и Мехрингера. За первый день они поднялись достаточно высоко и остановились на ночёвку. На следующий день, как ни обшаривали стену телескопами наблюдатели снизу, итальянцев найти не удалось. Их тела были найдены несколькими днями позднее у подножия стены в лавинном выносе.

В июне 26-летний австрийский альпинист Генрих Харрер, закончив курс обучения в университете в Гарце, сел на свой мотоцикл и отправился в Гриндельвальд. Там он встретился со своим другом Фрицем Каспареком с которым они ещё зимой решили отправиться на Эйгернорвэнд.

Сделав тренировочный выход и оставив рюкзак с припасами в пещере чуть выше Разрушенного Бастиона, 21 июля Генрих и Фриц отпрапвились на решающий штурм. Под стеной они встретили двух земляков – Руди Фрайссла и Лео Бранковски. Было решено попытать счастья на Эйгере вчетвером. Поднявшись в пещеру, австрийцы обнаружили, что в ней уже отдыхают перед выходом ещё два альпиниста – Андерл Хекмайер и Людвиг Фёрг

Баварцы, которым было уже за тридцать, можно было относит к разряду ветеранов, несколько за возраст, сколько за альпинистские достижения.

Хекмайер – садовник из Мюнхена – про себя рассказывал примерно так: «В воскресенье я обычно делаю какую-нибудь шестёрку и помогаю спустить вниз очередной труп. В понедельник и вторник я не могу работать, потому что после восхождения и путешествия на велосипеде у меня нет сил. В среду приходится участвовать в прощании с тем, кто погиб в воскресенье. В четверг и в пятницу надо копить силы к следующим выходным. Разумеется, ничего удивительного, что муниципалитет Мюнхена уволил такого садовника». Множество сложнейших маршрутов, пройденных Хекмайером в Альпах, поставили его в один ряд выдающимися восходителями своего поколения.

Людвиг Фёрг тоже имел весьма солидный восходительский багаж. В 1934 году он совершил первый траверс Ушбы – одной из красивейших и сложнейших кавказских вершин. В 1936 он вернулся на Кавказ и взошёл на Северную Ушбу по западной стене. К тому же, именно он годом ранее поднялся на Эйгере до Рампы и спустился живым.

Это была очень сильная связка, обладающая богатым опытом преодоления и скального и ледового рельефа. К тому же, у них было первоклассное снаряжение, в частности новинка – двеннадцатизубые кошки с передними зубами, позволяющие преодолевать крутые ледовые стенки. Австрийцы на их фоне смотрелись гораздо более скромно. У них был достаточно богатый, но локальный опыт. И снаряжение победнее. Харрер, например, для облегчения рюкзака не взял кошек вообще. Они договорились с Каспареком, что Фриц будет лидировать на ледовых участках, а Генрих – на скальных.

Вечером Хекмайер посмотрел сначала на свой барометр-высотомер и увидел, что давление падает. Потом он посмотрел на облака, и они ему не понравились. Заключив, что погода собирается портиться, немцы решили спускаться. Да и шесть человек на одной стене по их мнению было многовато. И так много камней летит сверху, чтобы прибавлять к ним ещё и те, которые будут спускать друг на друга альпинисты. Австрийцы же решили продолжить штурм. Выйдя рано утром, ещё в темноте, они довольно быстро достигли Рыжий отвес и траверса Хинтерштоссера. Тут выяснилось, что Руди Фрайссл получил удар камнем по голове, и вторая связка тоже отправилась вниз. Никому не хотелось повторять прошлогодней ошибки, когда травма Ангерера стала первым толчком к гибели всей четвёрки, иллюзий на тему, что «станет лучше» никто уже не строил.

На траверсе висела верёвка, оставленная годом раньше, и с её помощью Харрер и Каспарек быстро и без проблем преодолели это страшное место. Перекусив в Ласточкином Гнезде, они вышли на Первое поле. Там темп их движения замедлился, поскольку Харреру, не имевшему кошек, нужны были большие ступени и очень надёжная страховка. Но, тем не менее, ко второй половине дня они вышли ко Второму Ледовому полю. Вторая половина дня в горах обычно более опасное время, поскольку камни, вмороженные в лёд вытаивают под солнцем. Второе Поле – самое камнеопасное место на Стене, и Харрер с Каспареком решают не рисковать, а переждать, и выйти рано утром, когда вмороженные камни лежат на своём месте. И опасность лавин гораздо меньше. Уйдя с поля, они потратили несколько часов на вырубание площадки и смогли обеспечить себе вполне приемлемый ночлег.

Пока Генрих и Фриц лезли по Ледяной Трубе, соединяющей Первое и Второе поля, они успели до нитки промокнуть, а пока они пытались заснуть на своей площадке, одежда замёрзла. Но утром они вышли на Второе поле. Лидировал и рубил ступени опять Каспарек. Это была тяжёлая работа, длившаяся пять часов, и к концу Второго поля Каспарек добрался почти без сил. Восходители сели отдохнуть, и тут увидели, что по их следам в очень высоком поднимается связка. Вскоре Хекмайер и Фёрг догнали своих австрийских коллег. Спустившись, вниз, баварцы увидели, что погода не портится, а наоборот улучшается, и на следующий день вернулись на стену. Благодаря уже готовым ступеням и новинке – 12-зубым кошкам, по ледовым полям они передвигались очень быстро.

Немцы предложили австрийцам отказаться от восхождения. По их мнению, Харрер и Каспарек были недостаточно хорошо экипированы для такой стены. У Харрера не было кошек, и ни у одного из них не было ледоруба, Каспарек рубил ступени ледовым молотком, а это отнимает гораздо больше сил и занимает гораздо больше времени. А впереди ещё Третье ледовое поле и Белый Паук в верхней части стены. Австрийцы наотрез отказались, и тогда Фёрг предложил идти вчетвером. Впоследствии Хекмайер говорил, что он просто пожалел ребят. Зато Харреру тут же дали добавочный груз, поскольку немцы собирались лидировать. Без особенных приключений альпинисты прошли Утюг, Третье поле и добрались до Рампы. Маршрут дальше был неизвестен.

Рампу пролезли с трудом, альпинисты несколько раз срывались, и если бы не страховка, то без сорвавшийся без задержки оказался бы километром ниже у подножия стены. Выше Рампы их встретил камин, очень похожий на Ледовую Трубу, только сейчас он был покрыт не льдом – по нему хлестала вода. Камин решили оставить на утро и начали оборудовать бивак. Кое-как приспособив две площадки, сели, пристегнув себя к крючьям, и начали готовить ужин. Есть не хотелось, обезвоженный организм требовал только питья. Только Хекмайер открыл и съел банку сардин. Как оказалось, зря – посреди ночи его прихватил сильный желудочный спазм. Но к утру, не без помощи Харрера, который кипятил одну за другой бесконечные порции чая, Хекмайер вошёл в норму и был готов продолжать восхождение.

Камин, названный ими Водопадной Трещиной, был покрыт льдом, и Хекмайер пролез его, продемонстировав блестящую ледовую технику и возможности передних зубов новых кошек. Дальше нужно было преодолеть десятиметровую нависающую Ледяную Скулу. Хекмайер вбил ледовый крюк для страховки и начал подниматься. Почти у самого верха, он сорвался. Крюк выдержал. Вторая попытка – аналогичный результат. Во время третьей попытки, опять на самом верху, Хекмайер ощупывая рукой стенку в посиках зацепки, почувствовал, как ноги его опять начинают соскальзывать. Бросив руку вперёд, на удачу, он нашёл зацепку и повис на одной руке. После чего вылез наверх, забил несколько надёжных крючьев и стал принимать остальных.

От Рампы надо двигаться вправо – к очередному большому снежному полю, Белому Пауку. С этого траверса им повезло увидеть всю долину. Восхищённые красотой открывшегося пейзажа, они назвали этот участок Южным траверсом.

А дальше был Паук. Большое ледовое поле было изборождено лавинными жёлобами и следами камнепадов. Спрыгнув с Паука, как с трамплина, камни, снег и лёд летели без задержки вниз, до Утюга и Второго Поля. Погода, которая постепенно ухудшалась с самого утра, стала совсем никуда – пошёл снег, опустился туман. Первая связка вышла на Паука и очень быстро пошла по нему вверх на новомодных 12-зубых кошках. Второй связке было значительно труднее. Каспарек вышел на лёд и начал рубить ступени для Харрера. Харрер страховал напарника через ледовый крюк, и вдруг услышал сверху шум падающей лавины. Генрих среагировал мгновенно – он прижался к стене и прикрыл голову рюкзаком.

Лавина пыталась сорвать его, но удержаться как-то удалось. Перед второй лавиной Генрих успел вщёлкнуть самостраховку в карабин на крюке. Прижавшись к склону, упираясь, не давая снегу скинуть себя, он всё время ждал рывка верёвки, он был уверен, что его напарник сорвался. Генрих страховал, он успел приготовиться к лавине, но Фриц рубил ступени, и шансов удержаться на склоне у него было немного. Уверенный, что верёвка порвалась, и что он единственный из четвёрки, кто остался в живых, Генрих крикнул. К его великой радости оказалось, что вся группа пережила и это опасное приключение без тяжёлых последствий. Хекмайер и Фёрг находились уже на самом верху Паука, страховки у них уже не было.
Но Андерл успел одной рукой воткнуть клюв ледоруба в лёд, а второй – схватить Фёрга в буквальном смысле этого слова за шкирку. Из всех четверых больше всего не повезло Каспареку – камень сильно стукнул его по руке и содрал кусок кожи. Но к разряду фатальных эта травма не относилась, Фриц мог двигаться самостоятельно, а это было главное.

Ночевали полусидя-полувися-полустоя. Есть опять не хотелось, опять бесконечныей чашки чая. Утром вышли к скалам выходной трещины – последнего серьёзного препятствия перед выходом на вершинный гребень. Они понимали, что сегодня им надо выйти на вершину. Для облегчения рюкзаков выбросили все продукты, оставив только немного глюкозы. Лидировал, как всегда, Хекмайер. Травмированного Каспарека поставили четвёртым, на тот случай, если придётся его подтягивать на трудных местах. С верхних снежников постоянно сходили небольшие лавины, и Хекмайеру приходилось лезть рывками, выбирая спокойные промежутки. Один раз лавина скинула его со стенки, он сбил Фёрга, но крюк выдержал.

Вдруг до них они услышали крик сверху, они не стали отвечать, побоявшись, что ответ может быть воспринят как призыв о помощи. Из-за тумана и снега, наблюдатели не видели их уже сутки, и друзья внизу уже сильно за них волновались. Они лезли, очень медленно, но продолжали лезть вверх. Новая серия криков сверху – они даже узнали голоса. Крики были гораздо ближе, чем альпинисты ожидали, значит, им уже остаётся совсем немного до конца стены. В полдень Хекмайер вылез на предвершинное Ледовое поле. Ещё через полтора часа вся четвёрка двинулась по нему наверх.
Шли осторожно, страхуясь через крючья, они понимали, что в их состоянии легко совершить ошибку. Ошибка на Эйгере стоит очень дорого, никому не хотелось погибнуть, когда цель уже так близка. Наконец, вот он – гребень! Всё с той же осторожностью альпинисты продолжают подъём, и к четырём часам, наконец-то, достигают желанной вершины. Стена, создавшая себе необычайно мрачную славу, пройдена.

На вершине героев встречали друзья, и это было очень кстати, потому что Андерл буквально выключился. Пройдя первым всю весь маршрут, он оставил на стене все свои силы. К тому же, он сломал несколько рёбер во время срыва. Остальные тоже были не в лучшей форме. Спустившись в Кляйне Шайдегг, победители проспали почти сутки.

Эпилог

А потом пришла слава. Через неделю четвёрку победителей чествовали в Германии как героев. Их принял лично Адольф Гитлер, подаривший каждому по своему портрету с автографом и первые, и единственные золотые Олимпийские медали Берлинской олимпиады 1936 года. Немецкие альпинисты праздновали победу – все три невероятные стены в Альпах были впервые пройдены их соотечественниками.

Надо сказать, что сами альпинисты были несколько обескуражены такой реакцией. Харрер даже отметили это в своей совместной книге, выпущенной в Мюнхене в 1938 году. Харрер не устаёт подчёркивать главную роль Хекмайера в восхождении. В свою очередь Хекмайер отдаёт должное Генриху, отмечая, что тот нёс самый большой груз. Также Хекмайер и Харрер подчёркивают, что в их мотивации отсутствовала политическая составляющая, просто им очень хотелось пройти эту стену. «Да, - отвечали они журналистам, - Фёрг получал субсидии от рейхсминистерства Образования и спорта. Эти субсидии частично компенсировали затраты на снаряжение. Но в то же время, Хекмайер отклонял неоднократно поступающие аналогичные предложения, поскольку высоко ценил независимость».

Хекмайер несколько тяготился славой, и даже избегал публичных выступлений. Также он отклонил множество лестных предложений – в частности о вступлении в национал-социалистическую партию. Карьеру тоже делать не стал, хотя вариантов было немало. Во Время Второй Мировой воевал на Восточном фронте, остался жив. После Войны работал гидом в Баварии, совершал восхождения в Альпах, Андах и Гималаях. Был одним из инициаторов организации Немецкой Ассоциации Профессиональных Горных и Лыжных Гидов в 1968 году. Занимался организацией юношеских хостелов и вообще спортивной подготовкой молодёжи. Умер 1 февраля 2005 года в возрасте 98 лет. Почти до самой смерти работал гидом.

Жизнь Генриха Харрера была полна самых разнообразных приключений. В 1938 году стал членом НСДАП и вступил в СС. Позднее, он назовёт этот шаг «глупой ошибкой». В 1939 году участвует в немецкой экспедиции на Нанга-Парбат, все участники которой были интернированы англичанами в связи с начавшейся Второй Мировой войной. В 1944 году он вместе с Петером Ауфшнайтером бежит из плена и попадает в Тибет. В Тибете он проводит семь лет и становится близким другом далай-ламы. Когда в 1950 году к Тибету подходят части Народно-освободительной армии Китая, Харрер бежит из Тибета и возвращается в Европу. Там он пишет книгу – «Семь лет в Тибете», которая почти мгновенно стала бестселлером и переиздавалась множество раз на многих языках. Увы, за исключением русского. Лет 10 назад по этой книге был снят неплохой фильм. Генрих Харрер и действующий Далай Лама оставались близкими друзьями всю жизнь.

В 2002 году Далай Лама отметил Харрера за те усилия, которые он приложил для того, чтобы обратить внимание мировой общественности на ситуацию в Тибете. Харрер участвовал в более чем шестистах этнографических и альпинистских экспедициях. До самой смерти катался на горных лыжах. Умер 7 января 2006 года, было ему без малого 94 года.

Остальным участникам того восхождения повезло меньше. Людвиг Фёрг погиб на Восточном фронте в первый день нападения Германии на СССР. Фриц Каспарек пережил войну и погиб в 1954 году при восхождении на вершину Салкантай в перуанских Андах.

Довоенная слава Северной стены Эйгера, как стены, требующей от восходителя максимальной мобилизации всех возможностей, как некоторого экзамена или пропуска в высшую лигу, не померкла и после войны. Почти все, кто в 50–60-е годы играл заметную роль в мировом альпинизме, заявляли о себе прохождением Эйгернордвэнда. Стена не стала проще, и люди продолжали гибнуть на ней. Было совершено и первое зимнее восхождение, первое женское, проложены новые маршруты.

В 1974 году Райнхольд Месснер и Петер Хабеллер проходят Стену за 10 часов, а в 2007 году Ули Штек одолел её за 3 часа 54 минуты.

Постскриптум

Из письма Сергея Калмыкова друзьям: «Я начал заниматься альпинизмом в 1960 г. Мне было только чуть больше 20 лет, и я был буквально заворожен единственной доступной тогда в СССР книгой о горовосхождениях в Альпах – «Альпинизм за рубежом» Б. Гарфа и Ф. Кропфа. Я читал ее и перечитывал, знал на память имена великих альпинистов: французов Лионеля Террая и Гидо Маньона, немцев Германа Буля и Куно Райнера, итальянца Вальтера Бонатти... Я мог цитировать наизусть целые страницы об их подвигах на знаменитых альпийских стенах. Но мои мечты об этих стенах были абсолютно безнадежны - ведь это были 60-е годы в СССР! Это было... как влюбиться в Софи Лорен. И в этих своих мечтах я составил список стен, которые я хотел бы пройти.

Первое место в этом списке занимала Великая Стена - Северная Стена Эйгера. Её 2 км скал и льда имели мрачную славу «Стены смерти», погубившей жизни десятков альпинистов. Четверо альпинистов из Австрии и Германии, впервые прошедшие ее в 1938 г. по самому простому маршруту, получили награды из рук Гитлера.
,